Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
с глиняными свистульками и в кровавом оперении. Меткости степных воинов
можно было позавидовать, вряд ли кто из козличей сумел бы попасть в цель с
такого расстояния, если бы, к тому же, стрела, пущенная из самодельного
лука, смогла перелететь русло широкой реки. Сколько бы горожане не пережили
нападений диких орд степняков, они никогда не делали ставку на оружие, обходясь луками, мечами и секирами, смастеренными местными умельцами из
подручного материала. Но многие, особнно дружинники при воеводе и запасные
ратники, не упускали случая приобрести боевую справу у гостей, наезжающих в
крепость со всех концов земли, и припрятать ее до поры до времени за
полатями. Вот и сейчас Бранок в который раз покосился на лук в руках Вятки, старшего друга, гнутый из рогов какого-то степного животного, и подумал о
том, что пришла пора доставать из-под полатей в своей истобе точно такой-же.
А может еще лучше.
– Гли-ко, индо попал! – воскликнул Охрим, прильнувший глазом к углу
нового заборола, еще не законопаченному паклей, надратой из льняных стеблей.
– Я-то?! – встрепенулся Бранок. – А ни то, прямо в широкую морду, нехристь ажник на холку коня
перекинулся.
Вятка тем временем приник к полу и ужом заскользил к туеску с яблоками, надеясь на то, что стрела его друга хоть на мгновение приведет в
замешательство плотные ряды врагов. Не доползая до желаннной добычи пару
сажен, он набросил на нее дугу лука и потянул к себе. Туесок накренился
набок, верхние яблоки покатились по доскам прясла в разные стороны, но на
дне все-же кое-что осталось.
– Вота, а мы не знали, чем смочить уста, – донеслось от глухой вежи, срубленной недалеко от заборола прямо на городне, в которой занимали оборону
другие ратники. Вежи не пробивали основанием стену крепости насквозь, а
гнездились наседками по ее верху. – Мы тоже думали привязать к стреле бечеву
да стрелить в лыковый короб, а ты, Вятка, дивье показал нам луком.
– Ну и ладно, – откликнулся тот, подгребая к себе туесок скрюченными
пальцами и радуясь тому, что в нем еще остались яблоки в капустной крошке. –
Нам бы со всем добром все равно не управиться.
Из города по прежнему доносился заполошный перезвон медных колоколов и
тревожное гудение вечевика на церкви Спаса-на-Яру, что возвышалась над
главной площадью. Ему вторил более мягким голосом, как будто мужнину тревогу
разделяла жена, колокол на церкви Параскевы Пятницы. Улицы городка были
пустынны, горожане хоронились от стрел с красным и черным оперением за
деревянными заборами, там же врачуя раненных защитников травами, отварами и
мазями, и перевязывая их кусками материи, оторванной от подолов сарафанов и
онучей. Или дежурили на крышах истоб, не давая заняться пламенем пучкам
тлеющей пакли и бересты, прикрепленных к концам стрел. Они уже прониклись
опасностью, надвинувшейся их на родные жилища, и теперь без суеты исполняли
нужные дела. Близкие степные орды никогда не обходили Козельск стороной, хотя знали о его неприступности, и всегда они уходили от него не солоно
хлебавши. Вот и сейчас каждый житель надеялся на то, что пройдет и эта
напасть, сдует ее ветрами, продувающими во всех направлениях городок, стоящий на вершине высокого холма, в полноводные реки и вернет с весенними
водами туда, откуда ее нанесло. Но число дружинников и простых горожан, убитых в начале осады, продолжало расти, и это обстоятельство стало
тревожить всех жителей от мала до велика. Вот почему набатные удары в
колокола не прекращались, а народ стал стекаться на главную площадь с
оружием в руках. Кому его не хватало, те стягивали на концах рогатин
жилами-подтужинами засапожные ножи или вовсе обломки железных кос. В дело
пошло все: вилы, колья, копья, кистени, древние бердыши, оставшиеся со
времен войны с ливонцами и поляками. Племя вятичей, которому принадлежал в
том числе городок Козельск, одним из последних присоединилось к государству
Русь со стольным градом Владимиром, как и племя голядь, жившее неподалеку. А
до этого оно, после распада в шестом веке содружества славянских племен под
общим названием анды или вененды, занимавших территорию между реками Днепром
и Днестром, вело самостоятельный образ жизни. Даже христианскую веру племя
приняло сравнительно недавно, славя в праздники вместе с Христом языческих
богов – Сварога, Перуна, Велеса, Ярилу и других. Вятичи крепко отличались от
остальных славян-единокровников – древлян, радимичей, северян, дреговичей, кривичей и прочих, это были люди ростом в два аршина с вершком, широкие в
плечах, с русыми волосами и светлыми глазами, чаще ярко синими. Они были
прекрасными воинами и охотниками, многие ходили в кожаной обуви, сшитой из
шкур диких животных, напрочь отвергая лыковые лапти и длинные онучи из
домотканого беленого полотна – обувки жителей деревень вокруг близких Москвы
и стольного Владимира. Но по мере развития добрососедских отношений и
особенно торговых соглашений, их быт поглощался бытом псковитян, владимирцев, суздальцев, черниговцев, ярославцев, принявших общее название
русичи. Скоро они стали носить лапти с онучами, пока только зимой, когда в