Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
кожаной обувке было скользко ходить, и величать себя русичами, различия
остались разве что в языке, опирающемся больше на гласные “а”, “я” и “о”, типа: вота повяло яго да в грядни. Вятскую землю редко кто из врагов
удерживал надолго в своих руках, если враг занимал их города и селения, то в
дело шли засапожные ножи, которыми вятичи владели лучше других видов оружия.
С этими ножами они ходили везде и всегда.
Вот и сейчас Вятка, следуя за мыслью, проскочившей в голове, потянулся
рукой к кожаному поясу, на котором висел в деревянных ножнах этот засапожный
нож. Вокруг начало постепенно смеркаться, и мысль была связана в том числе с
наступлением сумерек. Движение не осталось незамеченным Охримом, у которого
лук был согнут из витого корневища:
– Вятка, у Бранка лук тоже есть, одинаковый с твоим, он его в истобе
забыл, – заговорил он, перекрывая посвист тугарских стрел. – Как только
стемнеет совсем, он побежит за ним, потому как давно косится на взбеги. А у
меня даже тетива натянута от подколенной жилы старого быка.
– Тебе надо было сделать мену с теми кменями-воинами от обрей-аваров, что надысь к нам с ихними гостями наведывались, – откликнулся тот, примериваясь пустить в осаждающих новую стрелу. – У тя же куньих шкурок
ажник мешок холщовый.
– А Елянка колты-серьги просит со смарагдом-изумрудом, тверские, да еще
аксамитовый-бархатный шабур, не хуже купеческого. Уж давно на них глазит.
Десятский повернулся к другу и с недоумением поднял светлые брови: – А брань рудую-кровавую вкруг нашего града твоя Елянка не глазит? – Брань-та как пришла, так ушла, не впервой нам степняков
ослопами-дубинами бить, – как-то простодушно отмахнулся Охрим. И пояснил по
поводу просьбы. – Я-от видал, как ты тронул засапожный нож.
– Я коснулся его от душевной смуты, – Вятка отвернулся от друга, но не
удержался и сказал про замысел. – Ночью пойду охотником в их становище, надоть взять ясыра-пленного и выведать у него, как ноне обстоит дело с
ихними полками.
– Надумал заняться ловитвой на тех, что гомозятся под стенами? –
расширил зенки Охрим.
– А ни то! – И мы с тобой, – разом зашумели друзья. Десятский натянул тетиву, круто развернувшись, вскочил на ноги и послал
стрелу в скопище нападающих за рекой. Сам разом поджал ноги и упал камнем на
дощатый пол заборола. Охрим было приник глазом к щели между бревнами, но
Вятка перевернулся на спину и выдохнул:
– Не выглядывай, все одно попал, – затем потянулся к туеску с яблоками
и закончил, ни к кому не обращаясь. – Возьму и вас, одному-то не так ино
сподручно.
Обстрел крепости татаро-монгольскими воинами как начался внезапно, так
внезапно и закончился. Вдруг вместо свиста и зудения наступила по всей длине
стены, обращенной к реке, тревожная тишина, нарушаемая только звонами, долетающими из центра городка. Вятка поерзал лопатками по бревнам еще
немного, затем напружился и потянулся лицом к проему, не доверяя Охриму, припавшему к щели в углу заборола. То, что он увидел, вернуло первоначальную
уверенность в себе, убавленную было натиском смалявых нехристей. От берегов
реки, истоптанных множеством копыт и помеченных просевшим от тепла снегом, удалялись конные орды тугар, соблюдавших равнение даже при отступлении.
Впереди каждого отряда трусил на мохнатой лошаденке воин со знаменем на
копье, вставленном нижним концом в стремя, его сопровождали с боков два
стражника, за ними трясся командир в блестящем шлеме, а после него ехали по
пять в ряд простые всадники в лохматых треухах, в шубах мехом наружу и с
копьями, поднятыми остриями кверху. Их было очень много, они заполнили
равнину от края до края, от ее начала у берегов реки до леса, чернеющего на
горизонте, отчего пространство, сверкавшее до этого девственным снегом, превратилось в серую впадину с дном, утыканным частоколом копий. Тугары
уходили, но каждый из защитников городка знал повадки степняков, поэтому
многие, узрев наяву отход поганых, заторопились к истобам, чтобы пополнить
запасы продовольствия и поменять оружие на более надежное, если у кого оно
имелось. А со стороны главной площади не смолкал гул колоколов, сзывающий
народ на вече. Вятка вскочил на ноги, выбежал на прясло и огляделся вокруг, увидел кузнеца Калему и Темрюка, княжьего дружинника, обсуждавших что-то с
Булыгой, помощником тысяцкого, главного на участке от ихнего заборола с
глухой башней за ним до проездной башни с подъемным мостом.
– Вятка, веди своих за доспехом и потом сходите на вече, да молви бабам
внизу, чтобы наполнили водой бочки – пожары тушить и раны промывать, –
крикнул ему Темрюк. – А я пока стражников расставлю с рожками, чтобы они
сигнал народу подали, если деренеи-разбойники надумают вернуться.
– Ладно, дружник Темрюк, тогда мы поспешим, а то мои все без доспеха, –
обрадовался десятский, он махнул рукой защитникам, находившимся в
забороле. – Ратники, бегите по истобам за оружьем, а потом доспевайте на
вече, там дожидается конца дневного наскока деренеев наш воевода Радыня.
На площади внутри детинца с раскрытыми настеж воротами, выходящими на
главную городскую площадь, народу собралось столько, что просу некуда было