Краем глаза
Шрифт:
— Доброта, нежность, человечность, сила.
— Этого достаточно?
— Глупыш.
— Каин выглядит словно кинозвезда.
— У него хорошие зубы?
— Хорошие. Но не идеальные.
— Так поцелуй меня, мистер Идеал.
Глава 54
Каждая мать верит, что ее ребенок ослепительно красив. И будет утверждать то же самое, дожив до ста лет, когда этот самый ребенок превратится в восьмидесятилетнего старика.
Каждая мать уверена, что ее ребенок умнее других детей. К сожалению, время и жизненный выбор ребенка обычно заставляют ее пересмотреть свои взгляды, тогда как в вопросе красоты первоначальным мнением она никогда не поступится.
На первом году жизни Барти вера Агнес в удивительные способности ее сына с каждым месяцем лишь укреплялась. Большинство младенцев к концу второго месяца жизни могут улыбнуться в ответ на улыбку, но осмысленно улыбаются лишь на четвертом месяце. Барти часто улыбался уже на второй неделе. Многие дети громко смеются на третьем месяце, но Барти впервые рассмеялся на шестой неделе.
В начале третьего месяца, а не, как положено, в конце пятого, он уже говорил: «Ба-ба-ба, га-га-га, ла-ла-ла, ка-ка-ка».
В конце четвертого, а не на седьмом, сказал: «Мама», — четко зная, о чем толкует. И произносил это слово, когда хотел привлечь ее внимание.
Играл в «ку-ку» на пятом месяце, а не на восьмом, мог стоять, за что-то держась, на шестом, а не на восьмом.
В одиннадцать месяцев его словарь расширился до девятнадцати слов, тогда как большинство детей в этом возрасте обычно произносят три-четыре.
Вторым словом после мама стало папа, которому она учила малыша, показывая фотографии Джоя. Третьим — пирог, которое он произносил, опуская букву «р» — пиог.
Эдома он звал Е-бомб. Марию — Ми-а.
Когда Бартоломью впервые сказал: «Кей-юб», — и протянул ручку к своему дяде, Джейкоб удивил Агнес, расплакавшись от счастья.
Барти начал ходить на десятом месяце, к одиннадцати твердо стоял на маленьких ножках.
К двенадцатому месяцу освоил горшок и всякий раз, когда у него появлялась необходимость усесться на стульчик из яркой пластмассы, гордо объявлял: «Барти а-а».
1 января 1966 года, за пять дней до первого дня рождения малыша, Агнес застала его в манеже за необычной игрой. Он не просто изучал пальцы ног. Нет, сначала крепко ухватив самый маленький пальчик левой ноги большим и указательным пальцами правой руки, он, хватаясь за каждый пальчик, добрался до большого. Потом проделал ту же операцию с правой ногой, только на этот раз начал с большого.
Все это время лицо Барти оставалось серьезным и задумчивым. Ухватив десятый палец, он долго смотрел на него, сдвинув бровки.
Затем поднес руку к лицу, изучая пальцы. Свободную руку. И вновь прошелся по всем пальцам обеих ног. Потом еще раз.
У Агнес возникла безумная мысль о том, что он считает пальцы, хотя в его возрасте он просто не мог воспринять концепцию счета.
— Сладенький, — она наклонилась над манежем, — что это ты делаешь?
Барти улыбнулся и поднял одну ножку.
— Это твои пальчики.
— Пальсики, — незамедлительно повторил Барти новое для себя слово.
Просунув руку между вертикальными стойками манежа, Агнес пощекотала розовые крохотульки левой ноги.
— Пальчики. Барти рассмеялся:
— Пальсики.
— Ты хороший мальчик, умненький Барти. Он указал на свои стопы.
— Пальсики,.пальсики, пальсики, пальсики, пальсики, пальсики, пальсики, пальсики, пальсики, пальсики.
Подняв руку, он сказал:
— Пальсики, пальсики, пальсики, пальсики, пальсики.
— Молодец, только это пальчики руки, а не ноги.
— Пальсики, пальсики, пальсики, пальсики, пальсики.
— Ты совершенно прав.
Пятью днями позже, в день рождения Барти, утром, Агнес и Эдом возились в кухне, готовясь к очередным визитам, которые принесли Агнес титул «Дама-Пирожница». Барти сидел в высоком стульчике, ел вафлю с ванилином, чуть смоченную молоком. Каждую падающую крошку он аккуратно подбирал с подноса и отправлял в рот.
На кухонном столе стояли восемь яблочных пирогов. Круглые, с подрумяненной корочкой, они напоминали золотые монеты.
Барти указал на стол.
— Пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог.
— Это не для тебя, — заметила Агнес. — Твой пирог в холодильнике.
— Пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, — повторил Барти тем же радостным тоном, которым возвещал: «Барти а-а».
— Никто не начинает день с пирога, — ответила Агнес. — Пирог получишь после обеда.
Тыкая пальцем в стол после каждого слова, Барти настаивал:
— Пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог.
Эдом оторвался от коробки, в которую укладывал консервы. Посмотрел на пироги.
— Тебе не кажется… Агнес повернулась к брату:
— Кажется что?
— Не может быть, — покачал головой Эдом.
— Пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог.
Эдом взял со стола два пирога, поставил на разделочный столик у плиты.
Барти, проследив за действиями дяди, снова посмотрел на
стол.
— Пиог, пиог, пиог, пиог, пиог, пиог. Эдом убрал со стола еще два пирога.
Ткнув в стол четыре раза, Барти прокомментировал: «Пиог, пиог, пиог, пиог».
Хотя руки у Агнес дрожали, а колени подгибались, она перенесла на разделочный столик два пирога.
— Пиог, пиог, — откликнулся Барти, указав пальчиком на каждый из оставшихся пирогов.
Агнес вернула на стол два пирога, которые только что убрала.
— Пиог, пиог, пиог, пиог, — улыбнулся ей Барти.
Агнес в изумлении таращилась на своего сына. Горло перехватило от гордости, благоговейного трепета и страха, хотя она не могла понять, почему удивительные способности сына должны ее пугать.