Красная королева
Шрифт:
При моем появлении члены Совета встали, приветствуя дофина, но не слишком дружно, а некоторые как бы и нехотя. Пока я и моя свита рассаживались, генерал де Кунц занял место за креслом короля, куда я демонстративно усадила дофина. По залу пробежал шепоток: многим мои действия не понравились. Впрочем, к этому я была почти готова.
Но совершенно точно я была не готова к тому, что началось дальше. По идее, монархия этого мира не была абсолютной. У короля был мощный рычаг влияния — право вето. То есть, если ему не нравился новый закон или эдикт, он просто запрещал его королевским словом. Совету приходилось приспосабливаться и приноравливаться к его требованиям,
По правилам, сейчас кардинал Ришон должен был встать, произнести небольшую прочувствованную речь о том, как велик и мудр был Ангердо, и призвать членов Совета утвердить мое регентство. Я ожидала, что кардинал будет юлить и предложит отложить этот вопрос на некоторое время. Однако, похоже, церковь готовилась к данной ситуации и собиралась открыто начать войну.
Первые слова кардинала Ришона были вполне ожидаемы. Речь о том, как прекрасен был мой покойный муж, я могла бы написать слово в слово и без его помощи. Однако дальше кардинал заговорил о неисповедимости Господних путей, о том, что сам человек слаб и скорбен умом и не всегда понимает промысел Божий. Громко и уверенно рассуждал о том, что святая наша Матерь Церковь предназначена самим Господом, как пастух для неразумного стада и т.д.
Я не слишком понимала, к чему он ведет, но даже для меня последние его фразы стали потрясением: кардинал предлагал дать герцогский титул Этель Блайт, объясняя свое пожелание тем, что «семя королевское проросло в чреве этой девы. И кто мы такие, чтобы противиться воле Божьей».
Дождавшись, пока кардинал замолчит, я встала и спросила:
— О том ли говорите вы, святой отец, чтобы признать блудницу равной мне, чтобы дитя в утробе ее имело те же права, что и законные дети короля? Не должны ли вы, святой отец, поддержать решение покойного короля о моем регентстве? Не должны ли вы все силы бросить на то, чтобы стать духовным отцом наследника престола и помочь ему возмужать? Не должны ли вы, кардинал, заменить ему отеческие наставления словами преданности? Ведь именно мой сын станет во главе государства и церкви в семнадцать лет, сразу после коронации.
Кардинал Ришон на мои слова печально кивал головой, всем своим лицом как бы говоря: «Вот-вот, именно этого я и опасался!». Отвечать мне вызвался, как ни странно, министр финансов, граф Бартоломео Андертон. Нынешний министр умом не блистал никогда. В чем ему было не отказать, так это в гибкости и умении подчиниться сильному. Обычно на заседаниях Совета он отмалчивался до последнего, а если какой-то вопрос требовал голосования, всегда отдавал свой голос за пожелания короля. Сейчас же он, перекрестившись, заговорил явно с чужих слов:
— Ваше королевское величество… — поклон в мою сторону, — Ваше королевское высочество… — поклон в сторону дофина. — Волею покойного короля, я занимаю это место уже два с лишним года. И меня искренне печалят неразумные траты казны. По моему скромному разумению, власть должна находиться в одних руках. И руки эти не должны быть человеческими! Негоже даже правителю ставить себя выше Матери Церкви!
— Не хотите ли вы сказать, граф, что сейчас, в дни траура, вы предлагаете нарушить волю всех покойных королей и вернуть церковь нашу под длань папы Рамейского? — спокойно спросил его герцог Роган де Сюзор. — Да это ведь бунт, милейший! Напомнить вам, что бывает с бунтовщиками?!
Меня удивляло молчание герцога де Богерта. С самого начала заседания Совета он сидел, положив
Между тем члены Совета бурно и достаточно громко обсуждали слова герцога де Сюзора. Побледневший министр финансов утирал пот с лица дорогим андусским платком. В зале стоял такой шум и неразбериха, что было не слишком понятно, что делать дальше. Герцог де Сюзор, уже много лет бессменный секретарь Совета, яростно зазвонил в колокольчик, призывая всех к тишине. Он кивнул герцогу де Богерту и сказал:
— Вам слово, ваша светлость.
— Почтение мое Матери Церкви безгранично, — мрачно начал герцог де Богерт и отвесил легкий поклон в сторону кардинала. — Однако, господа советники, вы все забыли, что приносили вассальную присягу моему покойному брату. Господь рассудит, каким королем он был. Но вы все… — он обвел притихших советников тяжелым взглядом. — Да. Вы все также давали эту присягу! Не думаю, что для клятвопреступников распахнутся врата рая. Мой племянник, — он поклонился притихшему и слегка напуганному Александру, — будущий король этой страны. И именно он волею отца и законами государства станет владыкой после коронации. Но брат мой покойный был любвеобилен и мягок сердцем. Негоже женщине править страной! Как ближайший родственник его королевского высочества, я требую для себя регентства.
После этого вновь поднялся гул. Советники обсуждали между собой вполне ожидаемое требование герцога, а я про себя с облегчением вздохнула. Для меня было совершенно очевидно, что такой расклад мне и сыну наиболее выгоден. Да, у меня две цели и два противника. Но если бы они объединились, думаю, у меня просто не осталось бы шансов. А так — еще поборемся…
Напрасно герцог де Сюзор звонил в колокольчик, призывая к порядку. В дальнем конце стола уже повышали голоса, и дело шло к полноценному скандалу. Александр запросил пить. Кинувшийся к нему лакей с поклоном протянул на подносе драгоценный кубок. В нарушение всех правил генерал де Кунц оттолкнул лакея и не дал моему сыну возможности даже дотронуться до посудины.
Генерал снял с собственного пояса довольно простую глиняную флягу, которая здесь, в условиях дворца, смотрелась несколько нелепо: все же походному снаряжению не место на парадной форме. Посмотрев на меня и получив одобрительный кивок, генерал скрутил высокий колпачок-стаканчик и налил дофину воды.
Этот маневр, как мне кажется, заметили почти все советники. И на некоторое время в зале наступила неловкая тишина. Александр влез с ногами на кресло отца, встал так, что его видно было даже с дальнего конца стола, и жадно пил воду.
— Мама, мы скоро пойдем домой? Мне скучно…
— Скоро, дорогой мой. А пока посиди тихо, прошу тебя.
Дальше разговоры и бессмысленное сотрясение воздуха продолжались еще несколько часов. Алехандро даже уснул в кресле, положив голову на свернутый колет генерала де Кунца. Советники ссорились и спорили. Но я понимала, что большая их часть склоняется к тому, чтобы признать бастарда короля. Как они сами говорили: «На всякий случай! Дай бог здоровья дофину, но воля Господня неисповедима…». К концу заседания о моем регентстве уже никто и не упоминал. Основная часть споров сводилась к тому, возможно ли назначить регентом кардинала Ришона или же стоит предпочесть герцога де Богерта.