Красная королева
Шрифт:
— Ваше королевское величество! Законы Божьи и человеческие поставили вас на первое место в вашей стране. Станьте же примером для всех ваших подданных: примером кротости, благочестия и смирения.
Я пока не слишком понимала, к чему эти сладостные увещевания. То ли церковь считает меня изначально дурой, потому что баба, то ли надеются в конце благоглупостей пообещать какой-то бонус, чтобы склонить меня на свою сторону. Речи архиепископа я слушала минут десять, не меньше. Наконец пастырь выдохся, и прозвучало то самое, ради чего он устроил эту встречу:
— … и жизнь ваша и детей ваших будет в безопасности. Святой Престол позаботится об этом.
«Ах ты ж тварь! Понятное дело, что человеком ты бабу не считаешь… Но ты бы хоть каких-то там торговых бонусов предложил или пообещал бы не возвращать церковную десятину. Я бы, конечно же, не поверила, но это хотя бы звучало бы вежливо. Ты, придя в мой дом, мне же и угрожаешь! Да еще и детей сюда приплел… Ублюдок!»
Они все смотрели на меня делано благожелательно, пожалуй, даже с нотками сочувствия на лице, это раздражало еще больше. Но я сдержалась.
— Ваше высокопреосвященство! Я хотела бы понять одну вещь. Отрекается ли сейчас папа Рамейский от эдикта, подписанного его предшественником?
— Зачем же так резко, ваше королевское величество?! Папа всего лишь хочет уберечь вас от тех ошибок, которые были совершены ранее и не вами. Во имя Господа нашего Папа призывает объединить все страны под дланью Святого Престола. В этом мире, ваше королевское величество, полно зла и ереси. Взять только мерзопакостный Шо-Син-Тай с их богопротивными идолами! Не позволяйте же крамоле распространиться и в вашей стране. Господь милостив, но строг!
На прямой вопрос архиепископ так и не ответил. Он по-прежнему не пытался торговаться со мной и хоть что-то предложить взамен. Мессир откровенно пытался прогнуть меня и просто запугать-запутать своим словоблудием. Решение я приняла быстро: у них было достаточно времени, чтобы выложить свои карты. Они их выложили, но вся колода оказалась крапленой.
— Гастон, подай нам горячий глинтвейн и лучшие стеклянные бокалы! Сегодня достаточно прохладно, святые отцы, — мягко улыбнувшись, я зябко передернула плечами.
Разумеется, им не стоит знать о том, что перед их приходом окна в апартаментах у меня были открыто длительное время. На мое счастье, осень в этом году очень рано начала переходить в зиму. Почти не было дождей, а вот легкий морозец стоял достаточно прочно. Так что сейчас в комнате действительно было прохладно, и святые отцы даже слегка оживились.
Гастон расставил на столе те самые бокалы, добавил теплую выпечку с королевской кухни и несколько вазочек с сухофруктами. Большой чеканный кувшин из серебра, для сохранности тепла стоящий на специальной подставке у камина, одарил моих гостей не только горячим и почти густым грогом, но и волной дивных ароматов, разлившихся в воздухе. Пахло мускатом и южными виноградниками. Пахло пряным перцем и солнцем.
Архиепископ с удовольствием принюхался к бокалу и заметил:
— Ваш повар, ваше королевское величество, прямо волшебник! Даже у папы Рамейского не подают глинтвейн лучше, — отвесил он комплимент.
Я с удовольствием отхлебнула из бокала, кивнула, соглашаясь с его словами, и любезно предложила:
— Ваше преосвященство, если вы пожелаете пить такой напиток у себя дома, то я позволю повару поделиться рецептом. Более того, если пожелаете, можете даже прислать своего слугу на обучение. Как истинная христианка, я всегда стараюсь угодить пастырям, несущим слово Божье, — я слегка улыбнулась, показывая, что мои последние слова — всего лишь шутка.
Впрочем, пастыри и сами были не дураки: сообразили. Но в ответ мне улыбнулся только архиепископ. Кардинал же Ришон, напротив, слегка нахмурился и неодобрительно покачал головой, очевидно, стараясь показать, что юмор здесь неуместен.
Говорил архиепископ еще долго. Рассказывал, как важно для королевы-матери заботиться о том, чтобы не только ее сына окружали высокодуховные люди.
— Вы, ваше величество, самим Богом поставлены на вершину власти. И забота о душах подданных ваших — ваша же прямая обязанность. Все мы смертны, — архиепископ перекрестился и продолжил: — Однажды Господь призовет вас к своему престолу и спросит: «Дочь моя, что сделала ты, чтобы распространить во всем мире волю мою?». Подумайте, ваше королевское величество, что вы ему ответите, — архиепископ с озабоченным лицом не отрывал от меня взгляда, как бы показывая, сколь тяжело мне будет отвечать Господу.
Такие и подобные речи он вел более часа и вымотал мне все нервы. Чем дальше он говорил, тем труднее мне было сдерживать злость. Ни одного слова о том, чтобы мой сын сохранил свою власть. Похоже, у архиепископа даже не было полномочий обсуждать эту тему. С точки зрения духовенства дело обстояло так: сейчас они введут свои войска, церковь не просто станет равна королевской власти в Луароне, а займет лидирующее место. Ну и, разумеется, регентом моего сына буду не я сама, а кардинал Ришон, который и получит из рук папы чин епископа.
Этот старикашка возжелал верховной власти над целой страной, собираясь вырастить из моего сына еще одного Ангердо, только, разумеется, преданного Матери Церкви. Я не испытывала к нему ненависти и смотрела на Ришона с усталым равнодушием. Даже когда архиепископ наговорился вволю и, ласково улыбаясь, предупредил: «Вам нужно принять решение в течение суток, ваше величество, иначе Святой Престол вынужден будет вмешаться и настоять на своем». Даже при этих словах я не сорвалась.
Папские легаты покинули апартаменты. А вот кардинал решил задержаться:
— Дочь моя, умоляю, внемлите словам архиепископа! Иначе горе обрушится на земли нашего Луарона. Святая Церковь добра и милостива, но она может и разгневаться!
— Вы угрожаете мне, святой отец?
— Не угрожаю я, а взываю к вашему разуму.
И даже сейчас я сдержалась и не перешла на трехэтажный русский матерный. Пожалуй, этот факт я могу поставить себе в заслугу. Я просто окинула мелкого кардинала взглядом и равнодушно сказала:
— Пошел вон, болван.
Лицо кардинала почти мгновенно покрылось ярко-розовыми пятнами, но он все еще не мог поверить собственным ушам. И почти в панике глядя на меня, растерянно спросил: