Красная рябина

Аксёнова Анна Сергеевна

Митька улыбнулся в темноте, вспомнив, как вчера в магазине он, увидев ее, стал поблизости, как будто рассматривая мотоцикл, а она тоже стояла, смотрела на что-то, хотя в руках у нее уже был хлеб, за которым она пришла в магазин.

Он вспомнил и свое состояние в этот момент: как будто они были связаны невидимой ниточкой. Стоило ей пошевелиться, он обязательно это чувствовал, хоть и не смотрел на нее. На душе у него стало томительно-грустно и в то же время сладко. На память пришли стихи, которые слышал недавно по радио: «Мне грустно и легко, печаль

моя светла, печаль моя полна тобою». Откуда было известно Пушкину, что испытывал Митька? Неужели такое было и с ним самим? Эх, если бы он был сейчас здесь, Митька обязательно поговорил бы с ним, спросил его, отчего так бывает.

Он закрыл глаза и уснул.

На другой день мать напомнила ему:

— Обещал к Настасье Кузьминичне.

Он и сам помнил об этом, но надеялся, что как-нибудь обойдется.

Верно, Вовка не знал, что он должен прийти, потому что заметно растерялся. Митька тоже не знал, как себя вести со старым приятелем, и потому спросил первое, что пришло в голову.

— У тебя английский есть? А то я куда-то засунул свой, найти не могу.

Вовка охотно подхватился, побежал в дом.

Вышел он вместе с бабкой.

— Митюшка пришел? — обрадовалась она ему. — А я ведь пироги уже поставила. Ну садись, гостем будешь. — И первая уселась на ступеньку крыльца.

Вовка отдал учебник.

— Это что ж, и в воскресенье все уроки? — сказала бабка. — Ай да молодец. Скоро ученым станешь.

— Да нет, — смутился Митька, — это я за английским, свой затерял где-то.

— Не люблю я английский, — сказала бабка. — Будто камни во рту ворочают.

— Какие камни? — спросил Вовка.

— Послушай по радио, так услышишь. Я всегда узнаю, когда англичанин говорит.

— А немца узнаешь?

— Тоже не хитро. Немцы говорят — как, овечку стригут. Щелк, щелк.

Заинтересовался и Митька.

— И французский узнаете?

— Ну этот и совсем легко. А больше всего мне латышский нравится.

— А какой он?

— Легкий такой, слушать приятно. Как детишки говорят. Дети эвон как мяконько да нежненько слова выговаривают. А латыши и до старости все одинаково, как дети. Очень мне нравится. Я, когда в Острове жила, у нас латышей много было.

И бабка действительно, как ребенок, что-то легко и певуче проговорила.

Митька с Вовкой рассмеялись. Засмеялась и бабка.

— Думали, я уж так совсем ничего и не знаю? А я и по-английски могу.

— Ну да, ты уж, бабушка, не привирай.

— Ит из эн дзе тэйбул, — вдруг сказала бабка.

Мальчики разинули рты, а потом так и покатились со смеху.

— Откуда ты это знаешь?

— Ну? Еще хотите? Пожалуйста: «Гуд монинг чилдрен».

Это было страшно смешно, как бабка вдруг ни с того ни с сего заговорила по-английски.

— Ну, бабушка, ты даешь. Послушала бы тебя Нель Ивановна.

— А что, я бы с ней поговорила. — И вдруг подскочила: — Пироги-то!

Вовка с Митькой похохатывали, как в старые добрые времена.

— Это она тебя наслушалась, — сказал Митька.

—

Наверное. А ведь никогда и виду не подаст, что слушает. Ох, и хитра у меня бабка.

— Хитра, — согласился Митька. Но с восхищением.

А бабка уже вынесла им пироги на чисто выскобленной дощечке.

— Здесь на вольном воздухе вкуснее будет, — пояснила она.

Вовка по ее приказу принес из погреба холодного молока, и ребята быстренько уписали душистый бабкин пирог с яблоками, запивая его густым, как сливки, молоком.

Бабка сама не ела, только пододвигала и пододвигала им куски.

А когда пирог был съеден, как о само собой разумеющемся сказала:

— Вот как соберетесь сюда приехать, так заранее отпишите, кому какие пироги готовить.

— Мне мясные, — подхватил Вовка.

У Митьки легко вырвалось:

— А мне такие вот, с яблоками.

Сказал и испугался: этим он словно дал согласие на отъезд и на все остальное.

Но бабка будто ничего и не заметила, продолжала:

— А мне зато рыбки солененькой привезете. Уж больно я ее люблю, особенно с картошкой горяченькой. Ты уж, Митюха, не забудь, на тебя надежда, а то у Вовки память что решето.

Митька кивнул.

— Ну ладно, — поднялась бабка. — У меня дела, вы тут без меня обойдетесь. Ехать через неделю намечено, посидите, подумайте, что брать с собой, в чем Наталье помочь.

Бабка все проделала так ловко и незаметно, что ребята и не заметили, как остались вдвоем, и словно и не было у них длительной размолвки.

— В поезде ехать интереснее, лучше, чем самолетом, — там ничего не увидишь, кроме облаков.

— Конечно, поездам интереснее, — согласился Митька не очень уверенно, он никогда не летал самолетом.

— Ты удочки обязательно возьми. Там знаешь сколько рыбы!

— Удочки-то я возьму, а вот как быть с Мурцом. Я с ним ни в жизнь не расстанусь. А в поезд пустят?

— Если и не пустят, все равно спрячем. Он умный, — похвалил кота Вовка, — не выдаст себя.

— А куда его там спрячешь?

— Э-э, придумаем. В чемодан или еще куда.

И пока ребята решали вопрос, брать ли им все учебники или хватит по одному на двоих, калитка отворилась, и во двор — легок на помине — вошел Мурец.

Он мяукнул, как будто поздоровался, подошел к Митьке и стал крутиться возле его ног.

— Чего это он? — озабоченно сказал Митька. — Взял вдруг пришел…

А Мурец все крутился возле него, заглядывая ему в глаза и явно чего-то ожидая.

Митька встал, и Мурец бросился к калитке.

— Пойду узнаю, в чем дело, — сказал Митька.

— Я тоже? — спросил Вовка.

— Пошли.

Все стало понятно, когда они подошли к дому. Во дворе на крыльце сидел незнакомый мужчина, и тут же пристроилась собака. Увидев Мурца, собака вскочила, но Мурец, выглядывая из-за Митькиных ног, угрожающе вздыбил шерсть и зашипел. Собака отступила и даже отвернулась, как будто вдруг заинтересовалась воробьями на застрехе.