Красная рябина
Шрифт:
«А что ж, — скажет отец, — чего и не поехать, вот поговорю с Никифором и махну с ним в Мурманск, потом и вас выпишу». — «Нет уж, — скажет Тайка, — ты нас сразу бери, а то мало ли чего, глядишь, без нас еще выпивать начнешь». — «Н-но, — скажет отец, — поговори…» А потом подумает и скажет: «А что ж, может, и вместе». Выйдет мать, он и ее спросит: «Как смотришь, чтобы в Мурманск махнуть?» А мать, наверное, сначала испугается, а потом заплачет от радости.
Тайка ходила по деревне и чувствовала, какая она легкая, как ноги ее едва касаются земли, и ей казалось, что ходит она здесь последние деньки: почему-то
Встреча с Митькой произошла неожиданно. Тайка лазала на яблоню, чтоб обобрать последние яблоки. Яблоня стояла на их участке, но почти все ветки перевесились на улицу, и поэтому Тайка, кончив свое дело, спрыгнула прямо на дорогу. Спрыгнула и испугалась: лицом к лицу оказалась с Митькой. Тайка струхнула, но вида не подала.
— Хорошо, на голову тебе не слетела.
Она придерживала фартук, наполненный яблоками, и Митька вдруг попросил:
— Дай яблочка.
Тайка развела концы фартука.
— Выбирай.
Собственно, яблока ему вовсе и не хотелось — своих некуда девать, и Митька сам не знал, зачем попросил, как-то так само получилось. Наверное, от неожиданности: ни с того ни с сего и бац — перед ним Тайка. Он даже не сразу узнал ее. Может быть, потому, что никогда так близко не видел? Глаза у нее были зеленые и блестящие, как трава после дождя. И голос, когда она заговорила, был совсем не скрипучий. А в общем-то, наверное, очень одиноко было последнее время Митьке.
Они постояли, помолчали немного и, так и не найдя, о чем поговорить, пошли каждый в свою сторону. Пройдя несколько шагов, Митька оглянулся, и в этот ясе момент оглянулась и Тайка.
Митька шел и думал, как все здорово изменилось: и деревня стала какая-то тихая, и люди — озабоченные, торопливые, даже Тайка и то другая совсем.
Невесело эти дни было и Вовке. Отец уехал, а перед отъездом у них состоялся разговор: отец сообщил ему, что хочет жениться на тете Наталье. Вовке она всегда нравилась, и он даже в первую минуту обрадовался, что все они будут жить вместе и в Мурманск поедут вместе, но потом, пораздумав, понял, что в этом кроется причина Митькиного охлаждения к нему, — раз; что отец не так, как всегда в важных случаях, посоветовался с ним, а как будто Вовка посторонний какой-то: сообщил, и все — два; бабушка тоже ходила вроде бы задумчивая, и это было — три. В общем, достаточно, чтоб взяться за ум, тем более что через пару дней в школу. А седьмой класс это не шуточки.
Случалось ему не раз столкнуться на улице с Митькой, но оба здоровались и проходили, как чужие. И почему-то Вовка чувствовал себя виноватым. Вообще-то ему очень хотелось подойти к приятелю, заговорить, но он не знал, как тот к этому отнесется, вдруг так отошьет — он это умеет! — что надолго запомнится. И не подходил. И не знал, что Митька мучительно ждет, чтоб Вовка подошел, потому что больше всего ему сейчас не хватало друга. Но первым подойти ему не позволяла гордость: как-никак, дядя Никифор берет их, а не они его. Так и расходились, каждый думая, что именно другой не хочет прежней дружбы.
В школу Вовка пришел одним из первых. Он вошел в пустой класс, выбрал парту в колонке у окна и сел с краю. Расчет его оказался верным: скоро все места у окон были
Митька вошел, огляделся и направился к нему.
— Свободно?
— Конечно, кто займет, — заспешил Вовка.
Митька сел, стал тщательно копаться в портфеле, перекладывать зачем-то тетради из одного отделения в другое. Помалкивал.
— Расписание видел? — спросил Вовка.
— Ну?
— Ох и достанется нам этот год! По шесть уроков каждый день.
— На то и седьмой класс, — солидно сказал Митька.
Мир, кажется, был восстановлен.
На первом уроке было тихо, никто не шептался, не заглядывался в окно, никто никого не щелкал по затылку, не перекидывался записочками.
Митька тихонечко оглядывал ребят, и они казались ему повзрослевшими за лето, вон у Кольки Лобанова вроде даже усики пробились. Правда, Колька постарше их всех, но все-таки… Взглянул и на Тайку и удивился, какой у нее деловой вид.
Он и не подозревал, что Тайка дала себе клятву получить в этой четверти столько четверок и пятерок, чтоб отец, когда вернется после лечения, сразу бы увидел, что у него семья ничуть не хуже других. Юрочка и так хороший, только надо его почаще умывать и рубашонки менять. Ну, а мать… Тайка вздохнула. Глядишь, за это время, может, и мать вспомнит, что когда-то красивой была.
Она так погрузилась в свои думы, что не замечала, как весь второй урок Митька не сводит с нее глаз. Случилось же вот что: ко второму уроку во двор школы приплыло солнце, оно заглянуло в их класс и прикоснулось к Тайкиной голове. Как будто кто чиркнул спичкой — волосы у Тайки вспыхнули, и голова стала большим золотым шаром. Был виден каждый волосок в отдельности и каждый казался золотой проволочкой.
Митька рассматривал Тайку, и все в ней казалось ему сегодня странным: и то, как она макает ручку в чернильницу — изгибает руку, как утка шею, и то, как она поворачивает голову — на затылке получается ровная бороздка, и видно маленькое ухо. Глядя на это ухо, становилось понятным, почему говорят «ушная раковина». Действительно, Тайкино ухо было похоже на розовую ракушку.
Митька повернулся посмотреть, кто еще смотрит на Тайку, но почему-то никто не смотрел.
После уроков Вовку попросила задержаться библиотекарша, и как-то так получилось, что когда Митька вышел из школы, то никого из своих ребят не увидел. По дороге далеко впереди шла одна только Тайка. Митька не думал ее догонять, но она шла так медленно, что вскоре он поравнялся с ней. Пройти молча мимо, как сделал бы это день-два назад, он сегодня уже не смог и потому небрежно спросил:
— Ты чего это как на похоронах бредешь?
— А куда торопиться, — словно они никогда не ругались, не дрались, ответила Тайка. — Когда бежишь, ничего не услышишь, не увидишь.
— А чего тут слышать, чего видеть?
— Послушай, а тогда и говори.
Тайка остановилась. Остановился и Митька, стал слушать.
Где-то далеко урчит трактор. Просвистел в воздухе самолет. Кто-то крикнул у школы. Слова были непонятны, по голос длинный, звонкий…
Митька на минуту представил, что было бы, если б не было никаких звуков. Он даже поежился, так стало неприятно. А ведь раньше и внимания никогда не обращал, сколько их вокруг…