Красная рябина
Шрифт:
— Ну что ж, можно, — сказал он.
— Навсегда?
— А то как еще. Не на неделю же.
Они остановились посреди поля под жаркими лучами полуденного солнца. Крепкое пожатие скрепило их договор.
Неожиданно к ним на руки опустилась бабочка, словно не было ей другого места.
— Не шевелись. — Вовка хотел накрыть ее свободной рукой, но Митька быстро выдернул свою, и встревоженная бабочка улетела.
— Зачем она тебе? Пусть летает.
— Красивая была. Да ладно, пусть живет. Интересно, а ссориться мы с тобой будем?
— Наверно, будем. Я упрямый.
— Правда, упрямый, — согласился Вовка.
Клятва как цементом соединила их. Теперь они почти не разлучались.
Бабка
— Мало вам вечеров, уже и днями шаландаете. Делов, что ли, в доме не стало?
А отец ничего не говорил, и Вовка чувствовал, что ему нравится эта дружба. Ну, а если отец ничего не говорит, бабку можно и не очень слушать.
Тетя Наталья, как и прежде, хорошо относилась к Вовке, даже вроде еще больше привыкла к нему.
Все было бы отлично, если бы не эта язва — Тайка. Нельзя сказать, что она приставала к Митьке или Вовке, задирала их. Наоборот, она вела себя так, словно их вообще не существовало. Но регулярно каждый вечер являлась на Вовкин двор и сидела на крыльце как своя.
Отец не позволял гнать ее, и Вовка все сильнее нененавидел эту рыжую чучелу. Из-за нее ему не хотелось вечерами бывать дома, а ведь только вечером отец и бывал свободен, когда же еще поговорить с ним.
Отпуск быстро пролетит. Заметить не успеешь, как он уедет.
Ночью Тайка, еще днем придумавшая выйти поглядеть на падающие звезды и, если удастся, шепнуть свое желание, потихонечку встала и вышла на улицу. Говорят, у того, кто успеет шепнуть свое желание, пока звезда падает, оно обязательно сбудется. Тайка верила и не верила, но почему бы и не попробовать, за это денег платить не надо.
Она вышла к ограде, чтоб не мешали яблони, села на перекладину и уставилась в небо. Как нарочно, хотя по чистому небу и раскатились крупным горохом звезды, ни одна не падала и, наоборот, даже казались крепко застрявшими каждая на своем месте. Тайка вздохнула и стала устраиваться поудобнее на своей перекладине. И тут скатилась звездочка, но так быстро, что Тайка и рот раскрыть не успела, не только что. Досадуя на себя, она стала разглядывать звезды, пытаясь угадать, какая из них плохо держится. И скоро с удивлением обнаружила, что все звезды разные. Вот одна — мохнатенькая, как шмель, и такая же по-шмелиному желтая. А вот другая. Свет у нее колючий — ледянисто-синий. А рядом три подряд в линеечку выстроились и стоят красуются чистенькие, умытые… «Ух ты, какие мы», — радуясь за них, улыбнулась им Тайка. Она поискала хорошенько и прямо глазам своим не поверила: одна звездочка, та, что справа, была малинового цвета. Тайка закрыла на минуту глаза, открыла и сразу опять увидела ее, только дивное дело: из малиновой она стала зеленой. Ну такой зеленой, как… как, ну, как ничего другого такого зеленого не бывает. Тайка от радости негромко засмеялась. Вот же какое чудо на свете, а она прожила целых двенадцать лет и знать не знала о такой красотище. И от знобкого предчувствия того, что в мире много такого, чего она не знает, но узнает обязательно, у Тайки защипало в носу и глазах. И тут случилось чудо: все небо, словно желая утешить Тайку, заиграло, замигало, задвигалось… Ей даже показалось, что оно шуршит. Ну да, шуршит — все громче, ближе… Тайка соскочила с перекладины и затаилась. Кто-то шел сюда. Вот и голос послышался.
— Может быть, ты сам скажешь? Я просто не знаю, как к нему подступиться.
Тайка узнала голос тети Натальи. С кем это она среди ночи беседы ведет?
— Да я уж пробовал заводить разговор — ничего не понимает, — ответил мужской голос, от которого у Тайки замерло дыхание.
— А Вовка?
— Что Вовка? Вовка рад будет, я же вижу, что он тебя любит. Только и слышишь: «Тетя Наталья сказала то, тетя Наталья сказала се».
Женщина счастливо засмеялась. Негромко засмеялся и мужчина. И от этого их смеха у Тайки мелко-мелко задрожало
Шаги и голоса удалялись. Тайке сразу стало скучно и не интересно все, и никакие звезды ее больше не интересовали: брехня это — загадывать желания. Уж кому на роду написано без счастья жить, так, значит, тому и быть. И никакие тебе звезды не помогут, никакие другие глупости.
Она вернулась в избу. На ворчание матери «носит тебя леший по ночам» отмолчалась и забралась в жаркую постель, где, раскидавшись, весь в поту спал Юрочка. Спать не хотелось. Тупо стучали ходики на стене. Постанывала во сне мать, сопел Юрочка, а в ушах звенел смех женщины, заглушая привычные ночные звуки. Вспомнилось, как однажды встретила их выходящими из леса, как сразу пошли в разные стороны, заметя Тайку. И то, как в кино ходили все четверо — с Митькой и Вовкой, ну ровно семья. Как она только не замечала этого раньше? Ослепла, что ли? И даже то вспомнила, как разговаривали женщины: «Ну и дай им бог, оба одинокие, нестарые». Теперь ясно было, про кого они. Тайка лежала с широко открытыми глазами и видела неясные тени на потолке, которые покачивались, и было похоже, как будто это ходит кто-то по улице, ходит долго, всю ночь…
Никифор шел с работы, с наслаждением вдыхая уже прохладный августовский воздух. Из сельпо с хлебом в руках выскочила Тайка. Увидела дядьку Никифора и шмыгнула вбок от дороги. Но он успел заметить ее.
— Таисья, ты что же это знакомых не узнаешь?
Тайка остановилась, носком поковыряла землю.
— Узнаю, — прошептала она.
— А коли узнаешь, отчего не здороваешься?
— Здравствуйте, — еще тише прошептала она.
Дядя Никифор подошел, поднял за подбородок ее вспыхнувшее лицо.
— Или случилось что? Дома все в порядке?
Тайка кивнула.
— А что же ты такая… какая-то?
Тайка промолчала.
— Ну, ладно, иди, — отпустил ее дядя Никифор, — а я сегодня все-таки загляну к вам. Поужинаю и приду. Разрешишь?
Домой Тайка влетела так, словно за ней гнались волки.
— Сдурела? — крикнула мать и разом погасила Тайкино желание сказать о госте. Она молча схватила веник и стала подметать пол. Расставила стулья вокруг стола, сбегала в поле за огородом и нарвала пучок ромашек. Но посудины подходящей для них не нашлось, и Тайка заткнула их за зеркало на стене.
Мать удивленно наблюдала за ней.
— Не иначе картошка хорошо уродится, — довольно мирно сказала она. Тайка воспользовалась этим.
— Ты б, мамань, причесалась хоть, а то ходишь шишигой лохматой. Да фартук бы скинула, эвон засалился весь, глядеть тошно, — без особой надежды сказала она.
А мать вдруг ни слова на это не сказала, скинула фартук и подошла к зеркалу. Тайка, затаив дыхание, следила за ней. Вот она сняла платок, взяла в руки гребень и задумалась.
— Сразу красивше сделаешься, — подстрекая ее, сказала Тайка. — А то придет кто — стыдобушка.
— Кто к нам придет, кому мы нужны, — вздохнула мать.
— А хоть бы и дядя Никифор. Возьму, говорит, сегодня и зайду. У тебя, говорит, мать очень даже хорошая женщина, — и чувствуя под ногами целую пропасть, словно кинулась в нее: — Красивая, говорит.
Мать наклонила голову, и легкий, едва заметный румянец окрасил ее щеки.
— Брешет и брешет, прости господи. Когда ты с ним говорила, во сне, что ли?
— И ничего не во сне. Из сельпо когда шла.
— И что ему надо? Или отец что натворил? — забеспокоилась мать. — И где его черти носят, не видела?