Красная рябина
Шрифт:
— Не подлизывайся, — ворчала Сима и легонько подшлепывала его.
Поросенок вырвался и помчался за коротконогим увальнем.
— Задиристый какой, — засмеялся Генка.
— А ему иначе нельзя. У него имя такое — Задира.
— Да ну? — поразился Генка. — А это кто? — попробовал угадать он. — Ленивец?
— Что ты, какой ленивец. Не видишь — слабенький он, потому и лежит. Сегодня пойдем в лес, я ему опять лекарства соберу.
— Какого лекарства?
— Травы. Думали, не выживет, а вот попил несколько дней,
Ходили в лес, собирали «лекарство» поросенку. Это была перистая травка, которую Сима называла гусиными лапками. Из нее Сима, оказывается, делала отвар и поила им поросенка.
— Откуда ты это узнала?
— Кузьминична научила. Она все травы знает.
— Не нравится мне эта бабка.
— Ох ты какой скорый, — удивилась Сима. — Кузьминична ему не нравится! Да добрее ее человека не сыщешь. Федю, отца твоего, от слепоты вылечила в войну. Слепнуть он начал, а тут немцы, врачей нет. Из других деревень и то к ней приходили.
— А чего она говорит, я на отца не похож?
— На Федора-то? Не знаю, мне год всего был, как он уехал, но говорят…
— Что говорят?
— Жалеют все, что уехал. Работник был золотой. Мальчонкой еще был вроде тебя, все умел, всякие машины правил, на работу везде первый, просить не надо.
Они шли по дороге, протоптанной среди высокой кудрявой конопли. И хотя солнце еще не село и небо на западе полыхало пожаром, здесь было таинственно-сумрачно, чуть-чуть страшновато и как-то по-особенному хорошо.
— Зачем папа отсюда уехал? — невольно вырвалось у Генки.
— Да, — задумчиво подтвердила Сима. — А ведь если бы не уехал, и тебя бы не было.
— Как не было?
— А так, — засмеялась Сима. — Женился бы на ком-нибудь другом, и был бы ты не ты, а какой-нибудь Колька или Юрка.
Генка даже остановился. Как это — его не было бы? Чушь какая! Ну… может, он немного другим был: глаза, может, не серые, а черные, волосы потемнее, ростом пониже. Вспомнился мальчишка, встреченный в лесу. Может, это и был бы он — Генка? Хм…
Генка так задумался, что очнулся, только когда Сима дернула его в сторону, а немного впереди, обогнав их, остановился мотоцикл.
— Садитесь, чего пешком идете, — как-то виновато сказал вчерашний парень.
— Такси не попалось, вот и идем пешком, — покраснев, с вызовом ответила Сима.
— Одному можно и на багажник, — продолжал парень, словно не замечая ее тона.
Генка посмотрел на ушастого парня и, радуясь, что Сима опять не хочет ехать с ним, насмешливо сказал:
— Сами не свалитесь со своего примуса. А мы и без вас обойдемся.
Злой Симин взгляд ожег его. Мотоцикл тут же рванулся, и вслед за ним рванулась Сима. Потом он увидел, как оглянулся парень, взметнулась рядом с ним пестрая косынка…
Поворот… И ничего не стало. Одна косынка заполоскалась на ветру, втягиваясь
— А ты где отстал? — спросила мать, когда он поднялся на крыльцо.
Над столом уже горела лампа в абажуре, и Сима, не глядя на Генку, процеживала молоко.
— Пей молоко и ложись. Завтра рано вставать, — напомнила мать.
Встали до солнца. Мать нервничала, торопила Генку. Бабушка вынимала из печи пирожки с луком и яйцами складывала в узелок.
— Пошли, что ли, а то мне на ферму пора. — Сима резко поднялась со стула.
— Ты иди, что нас провожать, вещей нет.
— До большака вместе дойдем, — строго сказала бабушка.
— Ну зачем вам беспокоиться?
Бабушка всхлипнула, отвернулась.
— Не надо, мама. — У матери тоже повлажнели глаза. — На будущий год, может, приедем. Федя возьмет отпуск летом, и приедем.
Мать с бабушкой под руку шли впереди, а Сима и Генка плелись сзади.
— Федору скажи, пусть мать не забывает, — сурово говорила Сима. — Не сто лет ей отпущено.
— Скажу.
— Могли бы сюда приехать, чего по морям-то делать. Здесь тоже река, если без воды не можете.
Откуда-то со стороны подъехала телега.
— На станцию? — спросила бабушка.
Возница, мальчишка лет пятнадцати, с интересом уставился на них.
— На станцию.
— Захвати вот пассажиров, — приказала бабушка.
Мальчишка остановил лошадей, слез с телеги и стал расправлять сено. Бабушка положила узелок с подорожниками, как она называла пирожки, и стали прощаться. Генка протянул руку Симе. Она взяла его руку, поймала убегающий взгляд:
— Сердишься?
Генка набрал побольше воздуху:
— Чего там…
Второй раз за эти три дня Сима мирилась первой.
— Приезжай. Мы с тобой за ягодами пойдем, за грибами. Я места знаю, везде вдвоем будем ходить, только ты да я.
— Ладно.
Сима ткнулась ему в лицо сухими пушистыми волосами, крест-накрест расцеловала бабушка. И они остались на пригорке, чтоб нескончаемо долго мог видеть их там Генка, в то время как тарахтящая телега увозила его в новые края.
II
Из санатория, в который у матери была путевка и где после дороги отдохнули и переоделись, отправились искать жилье Генке. Прошли набережную с белоснежными зданиями санаториев, пересекли шумную улицу с очередями за газированной водой и свернули в какой-то переулок. И сразу все изменилось. Ни сверкающих витрин, ни громкого смеха, ни разноцветных зонтиков. Тихая, уютная улочка с тихими домами, притаившимися в зелени. Казалось, и солнце не палит здесь так нещадно. Редкие в этот час прохожие не поражали ни своими костюмами, ни загаром. Будто здесь шла совсем другая жизнь — трудовая, будничная.