Красная рябина
Шрифт:
— Сашка! — заорал, замахал руками Генка. «Неужели Сашка не видит? Захлебнется ведь». — Сашка! — Генка изо всех сил вглядывался туда, где только что была Алла. «Ну же, ну оглянись!» — мысленно приказывал он Сашке. И облегченно вздохнул, когда Алла снова показалась из воды.
Саша подхватил ее и поплыл с ней к берегу.
Видно, ему трудно было после долгого купания и борьбы плыть с Аллой на спине.
Генка сочувственно смотрел на него. Если б не мать, которая всегда все узнает, он обязательно бы кинулся
Когда Саша подплыл, Генка бросился, чтоб помочь ему вынести на берег Аллу, но Саша неожиданно сурово отстранил его:
— Не трожь!
Совсем зеленая, Алла легла на песок, и сразу ее начало тошнить. Саша поддерживал ее за голову. А Генка стоял, переминаясь с ноги на ногу, и не знал, что делать.
— Ну как ты, Алк? — спросил он, когда девочка легла наконец на спину и утомленно закрыла глаза.
— Устала чего-то, должно, воды много наглоталась.
Мальчишки — те, что отнимали шину, — тоже вылезли из воды и остановились поодаль.
— Шину отдавайте! — крикнул им Генка.
Один из мальчишек поспешно подтолкнул шину, и она покатилась прямо к Генке. Он погрозил им кулаком. Они никак не отозвались на это, все стояли и смотрели на Аллу.
— Саша, — слабо попросила Алла, — ты только маме ничего не говори. Ей нельзя волноваться.
Она с трудом поднялась. Саша взял ее за руку и повесил шину через плечо.
— Давай понесу, — предложил Генка.
Но Саша даже не обернулся.
Ну чего он злится? Что Генка в воду не полез? Так знает же, что ему нельзя. И Алла жива, и шину отдали. Но, хотя Генка не мог найти своей вины, чувствовал он себя все равно почему-то виноватым и несчастным.
У подъезда дома с голубой крышей Алла, как всегда, остановилась и покричала:
— А-а-а-у-у!
Но голос подъезда сегодня был тихим.
На качелях в белом платье с книгой в руках сидела Тоня. Она снисходительно проводила глазами Сашу с Аллой, посмотрела на Генку:
— Поссорились? Эх вы… дети.
— Сама ничего не знаешь, а говоришь.
— Ах, пустяки. — Она уткнулась в Шекспира.
Генке не терпелось рассказать ей, услышать, что все правильно, что он иначе и не мог поступить.
— Пустяки? — И он стал рассказывать.
Тоня слушала с небрежной улыбкой, но постепенно улыбка сползла с ее лица.
— А ты что? — быстро перебила она, услыхав, что Алла исчезла под водой.
— А я что… сама слышала — нельзя купаться.
— «Купаться»! Да я бы… Да ты знаешь… У нас тут женщина тонула, так один безрукий кинулся спасать. Без-ру-кий! Он и плавать-то не мог, а кинулся за ней.
— Так тонула же.
— А ты откуда знал, что Алла не потонет?
— Там ведь Сашка был.
— Эх, ты… — Тоня отвернулась, словно ей противно было смотреть на такого человека.
— А ну вас всех, — сказал Генка, и ему, как маленькому, вдруг захотелось
Вечером, как всегда перед сном, пришла мать. Она была уже совсем черная от загара, молодая, красивая.
— Лежишь уже? Молодец. А я тебе лекарство принесла.
— Какое лекарство?
— Вот это. Нюхай, и все пройдет.
— Да ничего у меня и нет.
— Есть или нет, а на всякий случай не помешает. Не купался сегодня?
— Нет. Мам… А сегодня Алка чуть не потонула.
— Господи, этого еще не хватало. Как же так?
И Генка опять стал рассказывать. Мать внимательно слушала.
— А ты что? — как и Тоня, спросила она.
— Ты же не велела купаться.
— Конечно. Тем более там Саша был. И кроме того, я тебе раз навсегда запретила лезть в драку.
— Я не лез, — угрюмо сказал Генка. — А если бы потонула?
— Но ведь не потонула же, о чем говорить?
Мать встала, легко прошла по комнате, заглянула в зеркало.
— Ну спи, я пойду.
Ушла и оставила в комнате только едва слышный запах духов.
Первый раз, сколько помнил себя Генка, он не смог удержать слез. А почему ему плакалось — он и сам не гнал.
Скучно стало во дворе. Алла шила в своем палисаднике платья куклам. Сашка где-то пропадал, наверное, собирал свой утиль. Генка ходил один купаться, пересматривал от скуки альбомы с фотографиями разных артистов.
Тоня разговаривала с ним скупо и неохотно. И вообще она эти дни была какая-то странная — все словно прислушивалась к чему-то, слышимому ей одной, а сама была бледная, с чужими глазами в синих полукружиях.
«До обалдения зачиталась своим Шекспиром, — недружелюбно думал Генка. — А до людей ей и дела нет».
Только одна Алла сочувственно поглядывала на него, когда он проходил мимо. Один раз позвала:
— Гена!
Он подошел, стал разглядывать лоскутки.
— Вы с Сашей поскандалили, да? — спросила она.
— Нет. Просто он взъелся, что я спасать тебя не стал.
— Меня? — удивилась Алла. — Чего меня спасать. Вот какая ерунда.
— Ну да, а он считает… Тонька тоже.
— Да чего меня спасать, — расстроилась Алла. — И все равно тебе нельзя было, у тебя насморк.
— Какой там насморк, — уныло сказал Генка. — Никакого насморка и нет.
— Так, значит, из-за меня поссорились?
— Из-за тебя.
Алка вскочила:
— Где Саша?
— Не знаю. Думаешь, он тебя послушает?
— Послушает — раз из-за меня. А не послушает, так я… так я… вот и буду сидеть в своем палисаднике и никуда не пойду.
Голос у нее задрожал, и Генке захотелось сказать ей что-нибудь очень-очень хорошее. Но что он мог сказать? Он только спросил:
— Красивое платьице сшила, неужели сама?