«Красное и коричневое» и другие пьесы
Шрифт:
Г е р и н г. А разве мы не часть человечества?
Д и м и т р о в. Вы тоже часть человечества, но его худшая часть.
Г е р и н г. Я прощаю вам это, Димитров.
Д и м и т р о в. Нет, вы никогда мне этого не простите, господин премьер-министр. Вы не прощаете даже матерям, которые нас родили. Разве не так? Моя мать, семидесятилетняя женщина, простая крестьянка, исколесила всю Европу, в какие только двери ни стучалась, чтобы получить возможность увидеть своего сына, а вы насмехаетесь над ней, гоняете ее от одного кабинета к другому. За что? За то, что в каком-то Радомире, в какой-то там Болгарии, где-то на Балканах, она родила сына, который приехал в Германию, чтобы поджечь ваш рейхстаг. Кто же поверит в такую чушь? Вот еще и поэтому, если хотите, ваш строй обречен. И смертные приговоры уже маячат в воздухе, господин Геринг! Берегитесь!
Загорается яркий свет. Входит Г е р и н г в мантии судьи. Реминисценция процесса.
Б ю н г е р. Димитров, вы забываетесь. Вы должны задавать лишь вопросы, относящиеся к делу.
Д и м и т р о в. Я спрашиваю, что сделал господин министр внутренних дел двадцать восьмого и двадцать девятого февраля или в последующие дни для того, чтобы в порядке полицейского расследования выяснить путь Ван дер Люббе из Берлина в Геннингсдорф, обстоятельства его пребывания в ночлежном доме в Геннингсдорфе, его знакомство там с двумя другими людьми и, таким образом, разыскать его истинных сообщников? Что сделала ваша полиция?
Г е р и н г. Само собой разумеется, что мне как министру незачем было бегать по следам, словно сыщику. Для этого у меня есть полиция.
Д и м и т р о в. После того как вы, как премьер-министр и министр внутренних дел, заявили, что поджигателями являются коммунисты, что это совершила Коммунистическая партия Германии с помощью Ван дер Люббе, коммуниста-иностранца, не направило ли это ваше заявление полицейское, а затем и судебное следствие в определенном направлении и не исключило ли оно возможности идти по другим следам в поисках истинных поджигателей рейхстага?
Г е р и н г. Прежде всего, закон предписывает криминальной полиции, чтобы при всех преступлениях расследование велось по всем направлениям независимо от того, куда бы они ни вели, повсюду, где видны следы. Но я не чиновник криминальной полиции, а ответственный министр, и поэтому для меня важно не установление личности отдельного мелкого преступника, а определение той партии, того мировоззрения, которые за это отвечают. Криминальная полиция выяснит все следы — будьте спокойны. Мне надо было только установить: действительно ли это преступление не относится к политической сфере или оно является политическим преступлением. С моей точки зрения, это было политическое преступление, и я точно так же был убежден, что преступников надо искать в вашей (Димитрову) партии. (Потрясая кулаками в сторону Димитрова, кричит.) Ваша партия — это партия преступников, которую надо уничтожить! И если на следственные органы и было оказано влияние в этом направлении, то они были направлены по верным следам.
Д и м и т р о в. Известно ли господину премьер-министру, что эта партия, которую «надо уничтожить», является правящей на шестой части земного шара, а именно в Советском Союзе, и что Советский Союз поддерживает с Германией дипломатические, политические и экономические отношения, что его промышленные заказы приносят пользу сотням тысяч германских рабочих?
П р е д с е д а т е л ь (Димитрову). Я запрещаю вам вести здесь коммунистическую пропаганду.
Д и м и т р о в. Господин Геринг ведет здесь национал-социалистскую пропаганду! (Затем обращаясь к Герингу.) Это коммунистическое мировоззрение господствует в Советском Союзе, в величайшей и лучшей стране мира, и имеет здесь, в Германии, миллионы приверженцев в лице лучших сынов германского народа. Известно ли это…
Г е р и н г (громко крича). Я вам скажу, что известно германскому народу! Германскому народу известно, что здесь вы бессовестно себя ведете, что вы явились сюда, чтобы поджечь рейхстаг! Но я здесь не для того, чтобы позволить вам себя допрашивать и бросать мне упреки!
П р е д с е д а т е л ь. Димитров, я вам уже сказал, что вы не должны вести здесь коммунистическую пропаганду. Поэтому пусть вас не удивляет, что господин свидетель так негодует! Я строжайшим образом запрещаю вам вести такую пропаганду. Вы должны задавать лишь вопросы, относящиеся к делу.
Д и м и т р о в. Я очень доволен ответом господина премьер-министра.
П р е д с е д а т е л ь. Мне совершенно безразлично, довольны вы или нет. Я лишаю вас слова.
Д и м и т р о в. У меня есть еще вопрос, относящийся к делу.
П р е д с е д а т е л ь (еще резче). Я лишаю вас слова! (Полицейским.) Выведите его!
Д и м и т р о в (которого полицейские выводят из зала). Вы, наверно, боитесь моих вопросов, господин премьер-министр?
Г е р и н г (кричит вслед Димитрову). Смотрите берегитесь, я с вами расправлюсь, как только вы выйдете из зала суда!
Затемнение.
На просцениуме — Ч т е ц в к р а с н о м и Ч т е ц в к о р и ч н е в о м.
Ч т е ц в к р а с н о м. Из «Меморандума» доктора Оберфорена, депутата от немецкой национальной партии: «Между тем люди, отобранные господином Герингом, под командованием начальника силезских штурмовых отрядов депутата Гейнеса прошли по подземному ходу из дома Геринга в здание рейхстага. Каждому из штурмовиков было точно определено место, которое ему надлежало поджечь. За день до поджога была проведена репетиция. Ван дер Люббе прошел пятым или шестым. Когда охрана рейхстага подала сигнал «воздух чист», поджигатели принялись за дело. Здание рейхстага было охвачено пожаром в несколько минут. Закончив свою работу, поджигатели ушли по тому же подземному ходу, по которому пришли. Ван дер Люббе остался в здании рейхстага один».
Ч т е ц в к о р и ч н е в о м. «Хочу открыто заявить, что мы не будем сидеть в обороне, а перейдем в наступление по всему фронту. Своей самой благородной задачей считаю уничтожение коммунизма в нашей стране. Коммунистам я хочу сказать: мои нервы мне еще не изменили, и я чувствую себя достаточно сильным, чтобы сорвать их преступные планы». Из речи премьер-министра и председателя рейхстага Германии Геринга от первого марта тысяча девятьсот тридцать третьего года.
Ч т е ц в к р а с н о м. Биографы Геринга описывают достоинства Геринга-летчика, которые он проявил во время мировой войны. Они забывают, однако, добавить, что Геринг-летчик всегда находился под действием морфия. Морфий и шприц были его постоянными спутниками. Биографы забывают добавить, что, согласно официальному сообщению стокгольмской полиции, он в тысяча девятьсот двадцать пятом году попал в лечебницу Лангбро, в отделение для больных, страдающих серьезными психическими расстройствами. Вот медицинское заключение стокгольмской судебной экспертизы: «Капитан Геринг страдает наркоманией, а его супруга, госпожа Карин Геринг, эпилепсией. Ввиду вышеизложенного они не могут воспитывать своего сына Томаса. Стокгольм, шестнадцатого апреля тысяча девятьсот двадцать шестого года. Карл Лундберг, судебный врач…» Итак, суд не разрешил Герингу воспитывать сына. А нацизм доверил морфинисту Герингу воспитание шестидесяти миллионов немцев.
Затемнение.
Свет загорается в комнате для свиданий.
Д в о е п о л и ц е й с к и х ведут м а т ь Д и м и т р о в а. За ними идут Г е л е р, А д е л ь и п е р е в о д ч и ц а. Двое полицейских уходят.
Г е л е р. Стойте здесь… Ваш сын Димитров… придет сюда.
М а т ь. Поняла, поняла… Георгий придет сюда.
Г е л е р. О решении Советского правительства ничего ему не говорите. Об этом позаботимся мы.