«Красное и коричневое» и другие пьесы

Радоев Иван

Я н а. Чем вы занимаетесь?

П у т н и к. Ничем.

Я н а. Тогда… На что вы живете?

Пауза.

Вам очень хочется уехать в Болгарию?

П у т н и к. Очень. (Кашляет.)

Я н а. Вы больны?

П у т н и к. Что за расспросы? И почему вы так странно на меня смотрите?

Пауза.

Я н а. Что это вы все пишете?

П у т н и к. Привычка. Записываю, где я был, где работал, что со мной случилось. Истории из жизни наших эмигрантов. Знаете, как на бойнях Берисо убивают быков? Удар молотом между рогов, бык падает, глаза его заливает кровь… И конец… С людьми это происходит не так быстро. Бывает, пройдет пять лет, десять, пятнадцать, двадцать…

Я н а. Чудной вы!

П у т н и к. Возможно.

Я н а. И все-таки, зачем все это записывать?

П у т н и к. Записанное, знаете, остается навсегда. Но главное — мне это самому нравится.

Я н а. Нравится?

П у т н и к. Да. Если, например, записать на бумаге чью-нибудь любовь, она будет жить вечно.

Я н а. И вы записываете все, что вам расскажут?

П у т н и к. Почти все.

Я н а. Хотите, я вам тоже расскажу одну историю? Она случилась со мной. Хотите?

П у т н и к. Вы? Дон Сильвестр ваш родственник?

Я н а. Отец. В Аргентине он давно. Заработал немного деньжат, вызвал из Болгарии свою девушку и женился. Я родилась на юге, в Коммодоро Ривадия, на нефтяных промыслах. Зовут меня Яна. Мать умерла, когда мне было полтора года. Отец женился на другой, но та сбежала с каким-то итальянцем. Сюда, в Санта-Фе, мы переехали, когда мне было восемь лет. Отец снял этот постоялый двор, потом выкупил его, купил и дворик у одного уехавшего поляка. А то, о чем я хочу вам рассказать, случилось два года назад… Был январь, середина лета. В это время многие эмигранты едут в пампасы или в чако на поиски работы. На жатву, на молотьбу. Здесь становится шумно. Все болгары, спустившиеся по Паране, останавливаются у нас. Ждут пересадки на другие пароходы. Одни уезжают, другие приезжают. И так все лето. Люблю я это время! Тогда-то и появились у нас те болгары. Ехали они на фермы, до прибытия парохода оставалось несколько часов, вот они и устроили попойку. Шумели тут, пели.

Затемнение. Слышен шум, голоса. Загорается свет. Действие переносится на два года назад. Не видно ни Путника, ни Яны, ни Антонио. Зал заполнен сезонниками-болгарами. Они уже выпили немалое количество тростниковой водки и теперь поют и танцуют.

Гордо развеваются лохмотья, мы шагаем по дорогам Аргентины, мы шагаем и поем и знать не знаем, что нас ждет, куда судьба нас кинет. У кого в кармане семь мильонов, тому столько же для счастья не хватает. А у нас ни гроша, но в неделю солнышко семь раз для нас сияет. Сквозь зной и ливни уходим вдаль, в котомках наших — смех и печаль, краюшка хлеба и вдоволь песен. Длинна дорога — мир тесен! Там, на пляжах желтых Мар-де-Платы, знойные красотки толпами гуляют, сами раздеваются бесстыдно и других до нитки раздевают. До чего же сладко им живется! Сахарком и фруктами лакомятся вволю. Так и тянет в море помочиться, чтоб хоть в море им добавить соли! Сквозь зной и ливни уходим вдаль, в котомках наших — смех и печаль, краюшка хлеба и вдоволь песен. Длинна дорога — мир тесен!

С и л ь в е с т р. Вы, я гляжу, тут у меня настоящий бал устроили!

С м е ш л и в ы й. У нас же все распрекрасно, дон Сильвестр!

С и л ь в е с т р. Так говоришь, пусть теперь президент думает?

С м е ш л и в ы й. Вот-вот! Пригласил он тут нас как-то на прием. Ну, явились мы в чем были, как сейчас. Уселся он прямо против меня и смотрит.

С и л ь в е с т р. На тебя?

С м е ш л и в ы й. На меня.

М е ч т а т е л ь. На меня он тоже глядел.

С и л ь в е с т р. Ты-то ему зачем?

М е ч т а т е л ь. На кого же ему еще смотреть? Тебя, говорит, парень, я где-то видел прошлым летом. В Балкарсе, отвечаю, мы там картошку копали. Вряд ли, говорит, я в Балкарсе не бывал. Скорее где-нибудь в кулуарах… Вот я и думаю, где они, эти кулуары.

С и л ь в е с т р. Километрах в тридцати от Балкарсе… малость пониже.

С м е ш л и в ы й. А на меня президент посмотрел и говорит: ты, парень…

С и л ь в е с т р. Тебя, значит, тоже «парнем» назвал?

С м е ш л и в ы й. Ну да… Скажи, говорит, парень, что ты обо всем этом понимаешь? Ладно, думаю, я тебе скажу. Встал я… потому что мы сидели… Все примолкли, а я: почему, говорю, господин президент? Задумался. Видишь ли, отвечает, так нужно.

С и л ь в е с т р. Значит, ты его спросил, почему?

С м е ш л и в ы й. И спросил.

С и л ь в е с т р. А он тебе — так нужно?

С м е ш л и в ы й. Само собой.

С и л ь в е с т р. Да… Видно, с тех самых пор дела-то и пошли на поправку.

С м е ш л и в ы й. Еще как! Можешь хотя бы на меня поглядеть! (Крутится перед Сильвестром, демонстрируя ему свою драную одежду.)

С и л ь в е с т р (показывает дыру на его брюках). Не иначе, где-то в кулуарах зацепился.

С м е ш л и в ы й. Верно, там гвоздь какой торчал.

Н е р в н ы й неожиданно дает П о м е ш а н н о м у пощечину.

А р т е л ь щ и к. Эй ты, не трогай человека!

Н е р в н ы й. Денег нет, а туда же — пьет!

А р т е л ь щ и к. Знаешь ведь, что он того…

Н е р в н ы й. Того? А без денег пить — не того? Ведь спрашивал же я его, есть, мол, деньги? Есть, говорит.

П о м е ш а н н ы й. Есть.

Н е р в н ы й. А дошло до дела — нету!

П о м е ш а н н ы й. Нету.

Н е р в н ы й. Тебе говорят, слышишь? Гони монету!

П о м е ш а н н ы й. Нету денег, нету денег, нету, нету. (Выворачивает карманы.)

С м е ш л и в ы й (передразнивает). Нету денег, нету денег, нету, нету.

Нервный бьет Помешанного. Тот вместе со Смешливым и со стульями летит на пол.

С и л ь в е с т р. Стойте! Где вы находитесь? Дайте-ка взглянуть на счет! Два песо! И из-за этого бить человека? Не нужны мне ваши деньги!

Н е р в н ы й. Не лезь, Сильвестр!

С и л ь в е с т р. Как это — не лезь? В корчме у дона Сильвестра Вылчанова не должно быть никаких скандалов.

Н е р в н ы й. А я говорю — не лезь!

Помешанный пытается сбежать.

А-а, удрать захотел? (Догоняет его и пинками подталкивает к дверям.)

Все кидаются к ним.

Г о л о с а.

Оставь ты его!