«Красное и коричневое» и другие пьесы

Радоев Иван

Аномалия уходит, входит К ы н ч о.

Т о п у з о в. Все артисты поздно встают.

К ы н ч о. Башка просто разламывается.

Т о п у з о в (протягивая ему таблетку). Держи. Фээргешная. Сын прислал. В свое время я…

К ы н ч о. «В свое время»… В свое время я какие роли играл! А потом развелось всякой бездари, склока пошла, кто заслуживает звания, кто нет…

Т о п у з о в. Ты-то заслуженный?

К ы н ч о. Нет.

Т о п у з о в. Ясно. Народный.

К ы н ч о. Народного секретарь парторганизации получил. На мою долю не досталось. А знаете, Аномалия — она из бывших…

Вбегает разгоряченный Т р а к т о р о в. За ним — Ш и ш м а н и А с п а р у х.

Т р а к т о р о в. Что за народ! В автобус хоть не садись. Чуть кого нечаянно заденешь, весь автобус начинает выяснять, что и почему. Убьют кого — все будут молчать. А плечом заденешь — такой поднимается крик… Но зато похороны были что надо. Погода отличная, уйма народу пришло поразмяться. Вот зимой умирать нехорошо — является человек пять самое большее. (Увидев Топузова, представляется.) Почтовый работник, фамилия Тракторов. Мой папаша, было время, привез в село первый трактор. И значит, в честь машины…

Т о п у з о в. Звучная фамилия. Для той эпохи прогрессивная.

Т р а к т о р о в. Замечательные получились похороны… Дорогой дядя Кольо, говорю, работники почты-телеграфа никогда, говорю, не забудут…

А л о и с проходит по комнате, несет подносик с лекарствами.

Ш и ш м а н. Алоис Хуана Перес-и-Перальта!

А с п а р у х. Что передавали? Какая сегодня погода, Алоис?

А л о и с. Преобладающая. (Улыбается.)

А с п а р у х. Алоис теперь уже все-все понимает.

Ш и ш м а н. А когда нас кто-нибудь не понимал?

Алоис подает лекарства сначала Топузову, потом остальным.

Т о п у з о в. Благодарю вас, мне не надо, пусть товарищам больше останется.

Алоис раздает лекарства, к Кынчо она подходит последнему.

К ы н ч о. А можно две?

А л о и с. Можно.

К ы н ч о. Душенька ты моя! Ох, случится в нашей богадельне какая-нибудь скверность.

А л о и с. Не поняла.

К ы н ч о.

Я перенесся на крылах любви, Ей не преграда каменные стены, Любовь на все дерзает, что возможно… [3]

Снова улыбнувшись, Алоис уходит.

Ш и ш м а н. А Кынчо два пакетика дали. Почему, как думаете?

К ы н ч о. Эх, брат, через мои руки столько артисточек прошло… Но тут другой коленкор… Черненькая. С такой закрутить — все сдохнут от зависти.

3

Перевод Т. Щепкиной-Куперник.

Т о п у з о в. А вам никогда не приходило в голову, что она, возможно, людоедка?

К ы н ч о. Да ладно вам!

Ш и ш м а н. Не у каждого голова доросла до того, чтобы такое приходило в голову.

Т о п у з о в. Правильно. Например, людоеды еще не доросли до вопроса «Быть или не быть?». Они говорят: «Мне быть, а тебе не быть».

Ш и ш м а н. А вот и культурные люди говорят: кто пляшет и поет, тому зло на ум нейдет. Людоеды же перед тем, как сожрать человека, поют и пляшут. Это что же значит? Что они ему добра желают?

Т о п у з о в. В доме престарелых не стоит прибегать к парадоксам. Мы люди немолодые, а парадокс — вещь внезапная, опасная…

Т р а к т о р о в. Знаете, товарищ Топузов, какие есть люди на свете! Перемывают мне косточки за то, что я на похороны езжу. Мол, кто любит похороны, тот жестокий человек. Это я-то жестокий! Если я жестокий, почему же всегда меня просят речь произнести над могилой? Потому что умею утешить. Вот я и думаю: набралось у меня десятка три надгробных речей, которые я произносил людям в утешение. Можно ведь, в конце-то концов, напечатать у нас «Избранные надгробные речи Ивана Тракторова» и использовать их для траурных церемоний в зависимости от того, кого хоронят. Сколько бумаги исписано про шпионов и сыщиков! Про разводы и некультурность молодежи! Я смотрю, писатели даже половой акт взялись описывать…

Ш и ш м а н. Это на Западе, наши поскромнее. Они еще только про миграцию писать собираются.

Т р а к т о р о в. Денег я не прошу.

Ш и ш м а н. А вот это, Тракторов, ты зря. Любой скажет: «Ежели задаром отдает, значит, товар у него завалящий». Слыхал ты, чтоб, скажем, написал человек книжку и отдал ее задаром? Да такую книжку никто и в руки не возьмет.

К ы н ч о. Книги пишутся из любви к живому человеку. За такую любовь надо платить, потому что, если живому человеку не заплатить, никогда он другого живого человека любить не будет.

Ш и ш м а н. А мертвого любят бесплатно.

А с п а р у х. Я читал, что обязательно надо раз в неделю ходить на кладбище, очищает душу.

Ш и ш м а н. А никто не ходит. В субботу и воскресенье за город едут, на природу. Постелят на траву одеяло, консервов поедят и кричат: «Йе-йе-йе-йе, йе-йе-йе-йе!»

Т р а к т о р о в. От «тру-ля-ля» душа чище не станет.

К ы н ч о. И здоровья, по-моему, тоже не прибавится.

Ш и ш м а н. Потому что ненормально это. Я сорок лет пас скотину в горах, ни разу «тру-ля-ля» не крикнул. Стыдоба… Меня бы за сумасшедшего приняли.

К ы н ч о. А ведь сумасшедший — это больной человек.

Ш и ш м а н. Нервный народ стал. Вчера ходил я в Дряново. В скверике возле бани ромашка растет. Я сосчитал… Четыре ромашки в траве и триста семьдесят шесть пластмассовых ложечек. Нервный стал народ!

Т о п у з о в. Когда оторвешься от своего корня — трудно.

К ы н ч о. Шишману-то ничего, он себе соорудил уголок народного быта.

Т р а к т о р о в. А у кого такого уголка нет, тем худо.

Т о п у з о в. Не тяжело тебе мимо родного дома проходить?