Красные камни

Савин Владислав

— Хорошо, Василий Кузьмич — кивнула Ира — диктуйте адрес. Я запомню, у меня память хорошая.

Во вторник на службе Бакланова ждал сюрприз. Когда он явился, в первом часу (что уже могло считаться опозданием — при официальном начале рабочего дня в девять, начальствующим лицам полагалось быть на месте не позднее четверти, ну половины двенадцатого, но Василь Кузьмич решил, что в этот конкретный день ему за это ничего особого не будет, даже если заметят), то сначала был удивлен присутствием в приемной пары коротко стриженных парней в штатском (которые делали вид, что на Бакланова не обращают ни малейшего внимания), а затем секретарь-машинистка Светочка пролепетала, "а вас, Василь Кузьмич, в вашем кабинете уже больше

получаса ждут". А поскольку входить в кабинет в отсутствие владельца полагалось входить лишь в одном известном случае (ну кроме техперсонала), то Бакланов открывал дверь, стоя на негнувшихся ногах. Хотя вроде, арестовывать его не за что — да и повышение тогда не укладывалось бы ни в какие рамки!

В кресле (не том, что за столом хозяина кабинета, а одном из "гостевых") сидела женщина, красивая, модно одетая, и смотрела на Бакланова изучающим взглядом. Анна Петровна Лазарева — у которой, по слухам, в сумочке лежит грозная бумага с подписью "И.Ст.", исполнять ее приказы как мои — а ее право непосредственного доклада Самому, никто из собеседников Бакланова сомнению не подвергал.

— Доброе утро, Василий Кузьмич. Простите за визит без предупреждения. Вы уделите мне пять минут, не по государственному, а по личному делу?

Бакланов выдавил из себя — да, конечно. И опустился в свое законное кресло. Лазарева продолжила:

— Ира мне все рассказала. Она добрая девочка, привыкшая любого человека считать хорошим, если только он не фашист, не бандеровец и не бандит. Очень независима и упряма — даже я для нее не авторитет, и меня она слушает не всегда. Особенно если ей запрещать, заставлять делать то, с чем она не согласна — тогда она из противоречия сделает наоборот. Что ж, она уже взрослая, и за себя отвечает. Но, хотя она мне не родная дочь, мне очень не безразлична ее судьба. Потому, если ее обидят, то обижусь я. Имейте это в виду, Василий Кузьмич — ведь вы завтра пригласили ее к себе на вечер?

Бакланов лишь кивнул, знаком что все понял. Лазарева легко встала — что ж, не смею больше отнимать ваше время, направилась к двери. Остановилась, обернулась, и добавила:

— А еще, Ира не переносит пьяных. И сама пьет лишь совсем легкое вино, и очень немного. Помните и об этом, Василий Кузьмич — если не хотите уронить себя в ее глазах…

То есть, Лазарева ничего не имеет против того, что Ирина завтра будет королевой вечера? Но обеспокоена, чтобы с ее дочкой ничего не случилось — вполне обычное желание любой матери, даже приемной. Будет обижена — ясно, что за этим последует, причем строго по закону: имея желание, и возможности Службы Партийной Безопасности, любого можно рассмотреть под микроскопом и найти хоть что-нибудь, если ты не святой, тут не только повышение не утвердят, легко из Москвы в провинцию вылетишь, а то и что-то подсудное возникнет. Вот ведь попал, как кур во щи! Про Лазареву говорят, что ее были слова, "если тебя огорчили, плакать должен тот, кто в этом виновен". Запросто могут "аморалку" приписать, хотя и редко такое случается, для того надо быть распоследним мерзавцем, вроде того как "бросил с ребенком, имея еще и жену", да чтоб заявление пострадавшая написала, и до самого верха дошло — но кто сомневается, что при большом старании и Ирочку Матвееву найдут, и всех кто до нее, и уговорят написать жалобы как положено, затем партийный суд, и партбилет на стол, карьера рубится напрочь, хоть поваром в ресторан идти работать. С другой стороны, положение можно и с пользой для себя обернуть, я ведь Иру обижать вовсе не собираюсь. И в любом случае, хотел бы ее увидеть завтра — да и приглашена она уже, и отказ воспримет как обиду.

Василь Кузьмич не заметил, что входя в волнении, он не прикрыл за собой дверь кабинета (а видела ли это Лазарева, оставалось неизвестным). А в приемной Светочка напрягала ушки — и, едва гости ушли, под первым же предлогом бросилась

разносить новость по подружкам, так стремительно цокая каблучками по коридору, что юбка-клеш раздувалась на бегу. Никто ведь не предупредил, что это секрет, не брал подписку — значит, можно? В итоге, к концу дня все министерство знало, что "наш Бакланов оказывается, орел, дочку самой Лазаревой подцепил — ну, теперь он или высоко взлетит, или крылья обломает".

А еще он не узнал, что первоначально сборище намечалось дома у того же Витьки — но у него как назло, случилась неприятность: у соседей сверху прорвало трубу и привести квартиру в подобающий вид получалось никак не раньше пятницы. Что категорически не подходило одному из гостей (как и встреча в ресторане). Так что, "у Бакланова — а отчего бы и нет"?

В среду Василь Кузьмич отпросился со службы в четыре, и на весь вечер — так как срочных незавершенных дел не было, дали добро. Ровно в шесть раздался звонок в дверь. Ира вошла, такая нарядная, в широкой шляпе с вуалью, скрывающей лицо — сразу наполнив прихожую шелестом платья и запахом итальянских духов. А Бакланов стоял перед ней без пиджака, закатав рукава рубашки и повязав передник. С кухни доносился аромат чего-то жарящегося.

— Василий Кузьмич, вам лишь поварского колпака не хватает! Вы готовите сами? А как же ваша домработница?

— Иногда — ответил Бакланов — для своего удовольствия, это называется "хобби". Вы считаете это чем-то неподобающим?

— Нет что вы! — ответил Ира — просто удивилась. Хотя слышала, что все великие повара, это мужчины. Как например месье Оливье, в честь которого назван мой любимый салат.

— Вы на мотороллере приехали? Надо тогда распорядиться, чтобы его поставили во двор, за ворота, а то как бы не..

— Василий Кузьмич, ну как бы я на мотороллере и в этой шляпке? Ее сдувает, даже когда просто по улице идешь. И надевать ее лучше, когда я не одна, а с кем-то, кто будет за ней постоянно бегать и ловить…

Тут Бакланов ощутил укол ревности. Хотя такая красивая девушка наверняка не испытывает недостатка в поклонниках.

— …или когда кто-то на машине подвозит, как меня сейчас, папин офицер-порученец — продолжила Ира — однако же поспешим на кухню, а то чувствую, у вас там что-то подгорает!

Она сняла шляпу, сбросила "летящую" накидку (Василь Кузьмич принял галантно), под ней оказалось синее платье с очень пышной юбкой, без рукавов, плечи полуоткрыты, большая искусственная роза приколота на груди. И колье с бриллиантом (ценой с "победу", как Бакланов определил). А на пальце то же серебряное колечко, что было в ресторане.

— Колье мне Анна Петровна одолжила, сказав, платью в тон. А колечко — это память, мамы моей настоящей. У вас фартук найдется еще один, чтоб мне юбку не испачкать? Шесть уже — скоро гости придут, а у вас вижу, не готово еще? Ой, Василий Кузьмич, да что же это такое — красное вино, и по графинам не разлито! Неужели вы не знали, что его не только охлажденным подают, но и чтобы воздух через широкое горло, тогда аромат особый? Так аристократы пили, в прежние времена — они конечно, эксплуататоры и кровопийцы, но в вине знали толк.

Кухонных забот было совсем немного — лишь снять с плиты, разложить по тарелкам, и поднести на стол. Если бы вы, Ира, сказали, что любите салат Оливье, то я бы его приготовил, не такой конечно, как сам месье, унесший его секрет с собой в могилу, но по настоящему его рецепту. Куда входят, вместо вареной колбасы — рябчики, телячий язык, паюсная икра, отварные раки, как во времена Гиляровского. Рецепт известен — только после смерти самого Оливье, ни у кого не получалось так же вкусно, выходило что-то похожее, а не то. Ну а в советское время уже возник вариант облегченный — вареная "докторская", и никаких рябчиков. Но я бы мог для вас оригинальный приготовить, все ингредиенты достать, у меня в ресторации знакомство есть.