Краткий миг
Шрифт:
– Перед смертью выходит дело решила пристроить правнука, раз уж внук оказался столь неудачным. Теперь я понимаю, почему и как Мишка оказался в самой престижной чертовской школе. Считается, что учиться там – огромная честь для всякого чертёнка. Эта школа считается кузницей кадров для высших чертей.
– Если Мишка приедет в Россию, и ты будешь здесь, вы сможете лучше узнать друг друга, – постаралась успокоить его Прасковья. – Мишка, кстати, неплохо играет на рояле и, кажется, поёт, – вспомнила она, словно для Богдана это может быть особенно интересно.
– Да, разумеется, на рояле, – проговорил Богдан,
– Вообще, у них очень странное образование, – припомнила Прасковья то немногое, что удержалось в голове из Мишкиных рассказов. – Каждый выбирает для себя что хочет учить и ему дают чуть не персональных учителей. А общие для всех предметы – это языки, физподготовка и военное дело. Что-то ещё… я забыла… Чертология, наверное, или как это – демонология, – она слегка рассмеялась.
Вдруг Прасковья сделала открытие: Мишка ей безразличен. Сначала была слишком погружена в их с Чёртушкой любовь и свою карьеру, на детей её не хватало. Потом оплакивала Чёртушку и искала забвения опять-таки в работе. Ну что ж, так получилось, ничего уж не изменишь. Как знать, возможно, Богдан сумеет с ним подружиться…
– Мне бы очень, очень хотелось стать ему полезным, – вздохнул Богдан. – Ну пусть не полезным, но хоть малой поддержкой. И Маше, конечно, тоже, но у неё всё-таки есть ты, потом она в своей стране, ей легче. А наш с тобой чертёнок вырос в чужих людях. Впрочем, для нас, чертей, это обычно, но Мишка-то до двенадцати лет воспитывался как человек…
– «Наш с тобой чертёнок», – повторила она. – Чёртушка мой… Сядь ко мне.
Она хотела, чтоб он сел к ней на диванчик, но он опустился на пол возле её ног, положил голову ей на колени. Она гладила его волосы, трогала его рожки. Он целовал её руки, прижимался к ним лицом. Господи, какая дивная реминисценция: он так же сидел у её ног, когда она впервые пришла в его квартиру.
– Помнишь, когда ты впервые вот так сидел? – Прасковья накрутила его полуседую кудряшку на палец.
– Конечно, помню, моя девочка, – он погрузил лицо в её ладони. – В тот день, когда ты согласилась выйти за меня замуж. Мы сидели вот так и смотрели новости. Хочешь сейчас включить телевизор?
– Нет, Чёртушка, – она наклонилась и поцеловала его чертовский рожок. – Знаешь, чего я на самом деле хочу? – Он напряжённо смотрел на неё снизу вверх. – Хочу, чтоб мы разделись, легли под одеяло и прижались друг к другу. Очень хочу к тебе прижаться. Вот чего я хочу! – выговорила она то ли с вызовом, то ли с отчаянием.
Он сжал её руки, торопливо встал и проворно отошёл в угол возле стола. Кажется, будь такая возможность – забаррикадировался бы столом.
– Я понимаю тебя, Парасенька, – он потёр середину лба. – Но, видишь ли… – он замолчал. – Видишь ли… мне нечем тебя порадовать, моя девочка.
– Меня и не надо радовать, Богдан. Давай сделаем то, что я тебя прошу.
– Парасенька, прости меня. Я помню, как тебе это нравилось. И мне нравилось… Но сейчас… нет… – он судорожно помотал головой.
Она напряжённо слушала его, но он молчал. Он смотрел вниз, и она не могла видеть выражения его лица. Наконец он снова заговорил:
– Когда мы расстались… я тогда твёрдо сказал себе: этого нет в моей жизни. Нет вообще. И никогда не будет. Мне это не нужно, даже противно. Так я себе сказал.
Она, кажется, понимала. Она знала по опыту, что значит сила мысли и как она формирует действительность. Он меж тем продолжал, всё так же глядя в пол.
– В общем, Парасенька… – продолжил он с усилием. – Эта сторона жизни для меня закрылась. Давно, очень давно. Я люблю тебя, моя бесценная девочка. Ты безмерно дорога мне, ты солнце, свет моей жизни, моя прекрасная дама, моё сказочное воспоминание, но… это невозможно. Словом, не надо мучить себя и меня. Прошу тебя, не надо. Я далеко не то, что ты обо мне помнишь. Ни молодости, ни здоровья – ничего не осталось. Ровно ничего. Я рад, что сказал тебе это. Чтоб не было иллюзий. И вообще… тебе, вероятно, надо быть дома. Уже поздно, – закончил он едва слышно.
Он стоял, не шевелясь. Он как-то мгновенно постарел. Высохший, седой, морщинистый старик. Худоба его не стильная, а какая-то измочаленная – как она сразу не заметила? Она – гораздо моложавее, хотя всего двумя годами младше. И всё же никогда ни к кому не тянуло её сильнее, чем к нему. Да, по правде сказать, ни к кому её никогда и не тянуло, кроме него.
– Я тоже не та, которую ты помнишь, – проговорила она. – Но всё же я хочу, очень хочу прижаться к тебе.
И совсем жалобно:
– Чёртушка, родной, я столько лет тосковала о тебе. Давай проведём эту ночь вместе. Не надо мне никакого секса, всех этих глупостей, честное слово, не надо. Мне нужен ты. Неужели не понимаешь?
Он напряжённо смотрел на неё. Что-то в нём происходило. Наконец заговорил с усилием.
– Парасенька, но ведь это невозможно. У тебя семья, моя девочка, тебе надо домой.
– Хочешь, я сию минуту позвоню мужу и скажу всё как есть? – произнесла она отчаянно.
Богдан вышел из своего угла и присел рядом с ней. Обнял её за плечи, поцеловал в голову.
– Бедная моя девочка… Хорошо, мы всё сделаем, как ты хочешь. Но, сколь я понимаю, нужен двухместный номер. Сейчас я этим займусь. А ты позвони домой и… соври что-нибудь что ли… Господи, как всё это… – он болезненно поморщился. – Я сейчас вернусь.
Она позвонила Машке и радостно прощебетала, что встретила однокурсницу, они заболтались и Прасковья заночует у неё.
Гасан в отъезде, на родине. Слава Богу, у них не принято перезваниваться без практической надобности.
Вдруг ей показалось, что Богдан не придёт никогда. Он сбежал от неё. А может, померещился ей. Зачем она сидит поздним вечером в гостиничном номере? Надо немедленно уйти отсюда. Да, нужно уйти. Она сунулась в прихожую, чтобы надеть шубу.
4
В этот самый момент появился Богдан со служителем. Служитель понадобился, чтобы перенести его чемодан в другой номер: господа постояльцы тут не перемещают свой багаж самостоятельно. Служитель поставил маленький полосатый чемодан Богдана на элегантную тележку и покатил её по коридору. Богдан снова обнял её за плечи и, принуждённо засмеявшись, проговорил:
– На рецепции, вероятно, приняли меня за умелого ловеласа: едва приехал – и уже подцепил даму.
– Притом явно не профессионалку: профессионалок такого преклонного возраста не бывает, – отозвалась Прасковья.