Крепость
Шрифт:
Жду жалобы или протеста, но «Номер 1» такого не допускает. Сложность погрузочно-разгрузочных работ даже кажется, доставляет ему определенное удовольствие. Он еще и бравирует:
— Несущие боевую вахту и рулевые по боевому расписанию получают подвесные койки прямо под передним торпедопогрузочным люком. Там они хорошо размещены и недалеко от своих рабочих мест! — Чего больше желать?
— А как насчет котельных или машинистов отсеков электродвигателей и дизелей?
— Все дневальные по машинным, машинно-котельным и котельным отделениям и дежурные машинист и котельный машинист — то есть все экипажи электро- и дизельного отсеков, за исключением свободных от вахты — остаются, так сказать, непосредственно на рабочем
— Ох, Боже мой!
— А что поделаешь? — «Номер 1» расписывается в своем бессилии. Затем снова становится на колени, с усилием сгибается и калачиком сноровисто скатывается с настила вниз, как будто уже давно учился этому.
— Тут серебрянопогонники должны будут ложиться, пожалуй, на бок, «валетиком»: одна голова вверх, другая голова вниз — как сардины в масле в банке.
— И, естественно, ни дыхнуть ни пернуть, — дополняет «Номер 1». Но затем быстро снова становится деловым:
— На этот раз жесткие места, и ограниченное передвижение по лодке — это на сегодня абсолютный приказ — для обеспечения ровного дифферента!
В центральном посту стоит такой шум, что я довольно долго ничего не понимаю, но затем слышу, как трюмный центрального поста допытывается у централмаата, где же теперь рюкзаки моряков.
— Они в заднице — и без возражений! — рычит тот.
— Моя парадная форма! — сетует трюмный.
— Можешь списать свою парадку и забыть.
Кто-то третий вмешивается из полумрака между вентилями впуска и выпуска балластной воды в болтовню:
— Ну, ты и дурак! У меня моя парадка висит в Lauenburg — еще с 1943 года.
— В Лауэнбурге?
— Да, в Лауэнбурге на Эльбе! Там у меня родственники. Я тогда еще сказал себе: Хайнер, ты спокойно обойдешься и без такой красивой формы. Потому пусть она хранится лучше в Лауэнбурге, чем в твоем мешке. Это было после одного ремонта в доке. Я тогда вполне обошелся там одними повседневными шмотками.
Однако, это никак не может успокоить трюмного в его заботах о своем вещмешке.
— Наши собственные вещи, им здесь даже место не дают! — начинает он снова. — А это все в норме! Но мне лично глубоко плевать, что у них здесь в ящиках и мешках.
— Я тоже оставил дома свлою хорошую форму, — говорит централмаат. — Я уже тогда знал, что делаю. Будь бдителен! Бди! — сказал я себе. То, что происходит с хорошими шмотками при осмотре вещмешков моряков, нам известно…!
— И что же?
— Там хорошие шмотки быстро заменяются на плохие. Я просматривал однажды мешок утонувшего приятеля: его передали как наследство — так только качал головой: У него никогда не было формы из настолько плохой ткани. Я же знал его… Он совершенно не заслужил такого свинства. Нет.
— Ну и дела! — удивляется трюмный.
— Точно. К бабкам не ходи.
Не хочу верить своим ушам: Заботы о собственном наследстве на первом месте! Двое с узким ящиком протискиваются через централь.
При этом один наступает мне на ноги. Радист уже сидит в своей рубке, будто мы уже в море. По-видимому, он хорошо чувствует себя только там, как собака в своей конуре.
Господи! Эта лодка явно не готова к выходу в море! Если все пойдет таким образом, у нас скоро больше не будет центрального коридора. Среди экипажа, очевидно, есть несколько человек со стальными нервами, которые могут еще и подшучивать над недостатком места:
— Могу вам парни сказать, что здесь, по сравнению с метро в час пик на транспорте, совсем даже не плохо.
— Не думаю, что серебрянопогонники будут думать также лежа как сельди в бочке.
— Ты прав, дружище. Это почти тоже, что схватить куколку за ее киску. Похоже на безумство — но, если она тут же не начала вопить, тогда ты знаешь что делать.
Какой-то маат возникает впереди и тянет странный чемодан.
— Должны все перенести еще и в передний отсек, — поясняет он. — Полное дерьмо!
Чтобы дела шли быстрее, хватаюсь помогать ему. Маат громко чертыхается протискиваясь со своим грузом.
— А я думал, что у нас есть как минимум дней 10 на базе, — доносится до меня, когда возвращаюсь, полностью измотанный перемещением вещей, назад в центральную рубку.
— Человек предполагает, а Господь располагает! — изрекает другой менторским тоном. — Таким вот образом обстоят сегодня дела в Морфлоте, это следовало бы все же тебе знать — или нет?
Этот осведомляющийся вопрос-переспрос «или нет?» самая новая речевая модель. Некоторые прибавляют его почти к каждому предложению. Хочу пройти еще и на корму: а это значит опять скользить ужом через все отсеки лодки. Пройти через камбуз довольно проблематично, так как кок занят приборкой. А в дизельном отсеке попроще: Узкий проход между обоими дизелями свободен. Но здесь не хочу ни во что всматриваться — а потому несколькими быстрыми шагами по серебристо отсвечивающим плитам настила оказываюсь в отсеке электромоторов. На посту управления машиниста электромоторами, унтер-офицера, как я выясняю у маата электромоторов, имеется место для двух человек. Здесь мог бы разместиться даже еще и третий — на какое-то время: во время движения под шноркелем экипаж отсека электромоторов может отдохнуть. Как боевой пост для одного из мотористов отсека предусмотрен камбуз. Там он вполне сносно устроен, потому что люк аккумуляторной батареи II совсем близко. Правда кок едва ли сможет готовить в таких условиях. Для другого электрика боевой пост у люка аккумуляторной батареи I. При ходе под шноркелем там и без того боевой пост электриков. На крышки для доступа к аккумуляторным батареям еще можно поставить обе ноги. Они — до сих пор — еще свободны от ящиков и прочего балласта: предусмотрительность, которая меня трогает. Внизу я уже как-то был, когда дела были совсем плохи. Не завидую тому, кому придется там находиться. Тогда пробило банки АКБ, и они стали вытекать. И стало ясно, что такой вид морской поездки должен быть связан еще и с химией: Электролит АКБ образует, если смешивается с морской водой, попавшей в трюм, смертельно-опасный газообразный хлор… Но лучше не думать об этом. В кормовом торпедном отсеке конструкторы не особо расщедрились на свободное пространство. Здесь 3 человека находятся у дизель-компрессора Юнкерса и 3 других напротив — перед аварийным постом управления горизонтальным рулем. Здесь же боевой пост торпедиста кормового торпедного аппарата. Невообразимо, куда ему придется протаскивать свое тело, если здесь будет битком набито серебрянопогонников. Собираясь уже ускользнуть обратно, слышу:
— По правилам мы должны были бы идти в петле…
Я останавливаюсь, будто прирос к земле и обдумываю: Идти в «петле»? Из-за электромин, конечно.
«В размагничивающем поясе нейтрализуется изменение поля, которое при своем переполнении ведет к срабатыванию взрывателя электромины, в котором развивается область краткой намагниченности…» — я когда-то честно выучил это определение, но никогда не мог правильно понять его. Родительный падеж слова «магнетизм» всегда мешал мне и так приковывал мое внимание, что я не мог правильно мыслить. И вот опять: Магнетизм — магнетизический или магнетизмический? Хоть бы не спятить!
На причале вижу лейтенанта-инженера и направляюсь прямиком к нему:
— Не должны ли мы идти в «петле»?
Вижу, как он что-то говорит, но не могу разобрать ни слова, так как вокруг грузовика стоящего по соседству возник беспорядочный шум. Лейтенант-инженер стоит с видом задыхающегося карпа. Наконец, понимаю, что у лодки больше нет размагничивающего пояса — «петли».
— Вероятно, разрушен бомбами…
Я думаю: Тогда все урегулировалось наилучшим образом. Карта легла в масть: Никто не сможет упрекнуть нас в упущениях и халатности.