Крепость
Шрифт:
Перед горой мусора, которая как вал лежит перед огромной дырой во фронтоне одного из домов, стоит, спиной ко мне, старуха. К ней подходит мужчина. С медленной нежностью кладет женщине руку на плечи: Зрелище — ревмя реветь.
Несмотря на эвакуацию, все же некоторые, очень старые французы остались в городе. Я не знаю, на что они рассчитывают. Им следовало бы знать, что здесь камня на камне не останется. Штурман флотилии идет с обеспокоенным выражением лица. Когда я появляюсь в его комнате, он неожиданно выпаливает:
— Эти медсестры, ну и злые они теперь.
Поджало бедолагу, думаю про себя. Ужель у него в подругах только одна медсестра? Я пробую себя в роли утешителя:
— Ну, у них дела идут лучше, чем мы думаем. Все же, наши дорогие противники признают Красный Крест и тому подобное.
— Если Вы имеете в виду янки, говоря это — то да. Но французы, те, пожалуй, едва ли. Не будем все же обманывать себя: Мы не трепещем перед Союзниками — или мы можем сказать так: немного трепещем. Но перед французами задирать руки вверх? — Мне это не по вкусу!
Мне пришлось бы соврать, если бы я захотел противоречить ему. Но чтобы произнести хоть какие-то слова утешения, лишь пожимаю плечами и говорю:
— Скверные времена.
— Можно, пожалуй, и так сказать, господин лейтенант.
Француженки, которые спутались с немцами, также оказались в тяжелом положении.
Красивые близняшки в La Baule, например, влюбленные в «неразлучную парочку» — двух командиров-подводников, которые постоянно прикладывали все усилия, чтобы вместе выходить в море и в одно и то же время ложиться на ремонт в док. Не хочу расписывать себе, как сложится жизнь этих девушек, если Maquis осуществят свои угрозы.
Через открытое окно слышу гремящий шум проходящей колонны. Наши подразделения? А если это уже янки?
Так непродуманно ведущуюся войну на суше как здесь я никогда не мог себе представить. Мы даже еще не знаем, идет ли речь о танках, прибывающих с севера, только как об отдельных передовых отрядах янки или они представляют собой всю американскую бронетанковую мощь и поэтому, в ближайшее время, можно не ожидать значительного давления на наши позиции.
Штурман флотилии узнал, что старший инженер-механик U-730 столкнулся с трудностями при получении кислорода:
— Оберштабсарц приказал сложить все кислородные баллоны в пристройку к его новой операционной, — говорит он мне, — и теперь не хочет никому из этого запаса выдать хоть один баллон. При этом Доктор совершенно точно знает, что мореманы в лодках нуждаются в кислороде так же как раненые. Но, у нас здесь, дела идут теперь под девизом: «Своя рубаха ближе к телу».
Судя по виду, этот возмущенный человек ожидает от меня каких-то слов в ответ, но что я должен сказать?
ЧЕЛОВЕК ИЗ СД
Направляюсь к Старику. Когда, уже почти дойдя до кабинета, вижу, как какой-то человек высокого роста выходит из помещения в коридор. В бледном полусвете различаю высокие сапоги, острые очертания форменных брюк, портупею с кобурой, высокую, задранную тулью фуражки защитного цвета.
— Кто это был у тебя? — интересуюсь.
— «Кто сует повсюду нос, Бывает часто бит, как пес», — отвечает он к моему удивлению и оставляет меня стоять словно большой вопросительный знак посреди кабинета, пока, наконец, милостиво не выдает:
— Один из крыс!
И больше ничего.
Обхожу письменный стол, иду к окну и смотрю во двор. Какая-то машина поднимается к въезду во флотилию, и я напряженно наблюдаю, кто выйдет из нее.
— Опаньки! Да это же наш друг из SD! — вырывается у меня.
Старик поднимается, с любопытством, кидает взгляд в окно и бормочет:
— Ой, кто это к нам пришел? — странно детским тоном, оттопырив нижнюю губу. — Уже второй — и на этот раз уж точно высокий визит… Вы только посмотрите!
— Мне смотать удочки? — спрашиваю обеспокоенно.
— Скажу иначе, оставайся-ка поблизости… Садись за стол, вон там, и изображай из себя занятого по уши каким-нибудь делом человека.
Старик дает мне с полдесятка папок и говорит:
— Почитай-ка это — очень интересно! И делай себе заметки по ходу чтения. — Затем еще бормочет: — Шутка… Это всегда так называли: «Крысы бегут с корабля» — но сегодня эту фразу следовало бы изменить: «Крысы хотят на корабль!»
В этот момент понимаю, что подразумевает собой этот визит и что хотел тот парень в высокой задранной фуражке, который только что исчез из кабинета Старика.
— Надеюсь, они встретятся еще на лестнице, — задумчиво произносит Старик.
Тут мне приходит на ум, как на самом деле звучит изречение о крысах, и я говорю:
— Крысы покидают тонущий корабль — так это называется…
Старик смотрит на меня секунду широко открытыми глазами, но смущение ему не присуще. Он весело отвечает:
— Скажем-ка лучше — поскольку мы не такие суеверные: Палачи оказывают нам честь… Господин Кригсгерихтсрат впрочем, также уже здесь побыл. Он так жалобно стонал! Твой особенный друг — тот, с фотографиями.
У меня возникает глоточный спазм от нервного напряжения, который не могу подавить: Эти фотографии преследуют меня с тех пор, как я их увидел.
— И ты ничего не говоришь по этому поводу? Ясно ведь, что он всеми силами старается смыться отсюда: Он же не одного француза поставил к стенке…
— И не только французов…, — говорит Старик и погружается в свои мысли. — Я бы не хотел его даже в кабинете оставить…
Затем, быстро отворачивается от окна и говорит так резко, что звучит как шипение: