Крепость
Шрифт:
Когда командир снова появляется в ЦП, пробиваюсь к нему. Но не узнаю ничего. Командир лишь коротко бросает:
— Зараза! Вот зараза!
Он делает несколько глубоких вдохов, как будто желая разразиться грубой бранью, но затем замирает и внимательно вслушивается в забортные шумы.
Мы все стоим так, словно нас внезапно коснулась волшебная палочка, и тоже внимательно вслушиваемся: Станут ли шумы громче? Удалятся ли они?
— Интересно, кто здесь крутится… Турбины, во всяком случае, не слышны, — произносит, наконец, командир.
Да, и что с того? хочу уже спросить. Ведь, в конце концов, имеется достаточное количество рыбацких шхун с поршневыми двигателями, встреча с которыми для нас тоже могла бы стать чертовски неприятным событием…
— Бесспорно поршневой двигатель! — Это снова командир. Если бы только его голос звучал более уверенно! Ему надо бы прокашляться. Но ведь он не простужен. Должно быть, это страх судорожно сжимает его голосовые связки.
— Уходит, — бормочет оберштурман. Он мог бы этого и не говорить. Здесь каждый слышит, что шум стихает.
Устало опускаюсь на комингс передней переборки. Едва со всей осторожностью вытянул ноги, слышу за спиной голос акустика:
— Шумы винтов на… высокооборотные винты.
И опять:
— Шумы винтов также в…, — и я снова не могу понять указание градусов.
Бормотание в ЦП прекращается в ту же секунду.
— Говно, дерьмо!
Только и слышу. Затем наступает абсолютная тишина. Никто из людей, сидящих на полу, даже не пискнет. Тишину лодки взрывает звонкий голос из рубки акустика:
— Быстро приближается!
Теперь это уже не поршневые двигатели! Веселенькое дело! Пытаюсь успокоить готовые порваться нервы.
Командир и инжмех стоят за спинами рулевыми. Оберштурман облокотился назад обоими локтями о пульт с картами. Я сижу полунаклонившись и сжавшись в комок.
Новый доклад от акустика. Командир делает два шага, словно на цыпочках, садится перед передней переборкой и держит наушники, которые акустик ему протянул, чуть ли не минуту, прижав их к левому уху.
Лицо его покрыто потом, когда он снова поднимается и приказывает:
— Оба электродвигателя…
Он отдает команду так слабо, что я не знаю, каким ходом мы должны теперь идти.
— Инженер-механик, — говорит командир хриплым голосом, — немного руль заложить.
Одновременно снова раздается его откашливание, и затем он обращает свою речь перемежающуюся покашливанием ко всем нам:
— Нужно было ожидать, что они сюда подтянутся…
«Нужно было ожидать!» Командир не может говорить так, коль он уже открыл рот!
Теперь слышу невооруженным ухом шумы винтов. На этот раз загребающие, словно веслом, то медленно стихающие, то спустя некоторое время, снова наплывающие, громкие. Совершенно типично для поисковых групп.
— Вот черти! — говорит кто-то.
— Бандюги! — бросает другой.
Несколько серебрянопогонников, сидящих все еще неподвижно и безмолвно на плитках коридора, становятся беспокойными. Номер 1 яростно осматривается вокруг, чтобы приструнить их взглядом. Такого испепеляющего взгляда, которым сейчас смотрит на них Номер 1, я еще никогда ни у кого не видел.
Серебрянопогонники, сидящие рядом с ним, немедленно втягивают головы: как черепахи. Они уже хорошо усвоили урок! Боцман — это парень, который не будет долго рассуждать. То, как он мечет глазами молнии, не оставляет сомнения в том, что он изобьет первого, кто дернется или посмеет ляпнуть хоть слово.
Пять взрывов в быстрой череде следуют друг за другом сотрясая лодку. Все пять звучат равномерно глухо.
Командир закрывает глаза. Быстрым движением инжмех поднимает голову и всматривается в него сбоку. Он ждет приказа. Однако командир молчит. Он стоит с таким видом, словно внезапно оглох и ослеп.
Бог мой, опять старый цирк!
Некоторое время, в пространстве лодки, кроме зуммера моторов, лишь падение капель воды сквозь сварные швы является единственным шумом. Тон падающих капель различается тремя простыми тонами: кап-кааап-каап! Снова и снова: кап-кааап-каап!
Уж не знаю, где прочитал, что такими же, как в этом случае, каплями удавалось принудить к признанию самых упрямых преступников, в то время как их перевязывали, словно мумию, сковывали по рукам и ногам и более не причиняли затем никакой боли, лишь устроив так, чтобы капли воды падали в ритме секунды им на лоб, в точку над переносицей: кап-кааап-каап…
Громкий взрыв! И снова — и снова. Плитки коридора грохочут.
Эти взрывы гораздо ближе, чем раньше.
Зарегистрировал ли оберштурман тоже их все? Не могу видеть его: Чья-то широкая спина заслоняет мне точку обзора.
Томми и в самом деле организовали для нас весь этот «комитет встречи»: Дерьмо в кубе! На нас, нескольких моряков, чуть не пол британского флота охотится! Да еще и Air Force, конечно, скоро присоединится.
А может быть, наши преследователи предполагают, что мы имеем на борту высших нацистских бонз? Им, конечно же, неизвестно, что Старик испытывает сильную антипатию к высшим нацистским заправилам…
Словно гвоздь забили в грудь! И руки стали слегка трястись от вздымающейся в груди паники. Выдержка, парень! Они, конечно же, не знают нашего местоположения точно. И бросают бомбы наобум. Нецеленаправленно…
Сохраняй ясной голову!
Сильно сглатываю. Задерживаю дыхание и морщу лицо, чтобы не застывали мимические мышцы. Нажимаю с силой костяшками пальцев на глазные яблоки так, что вижу зеленые звезды. Затем говорю себе: А уверен ли ты в том, что именно мы находимся в розыске? Разве не может быть так, что здесь и другие лодки пробираются? Кто-то из Saint-Nazaire или из Lorient. Мне словно молния пронзает голову: Уж если наше командование следует таким же образом своей сумасшедшей идее перегнать нашу лодку в La Pallice, то оно, пожалуй, может также захотеть собрать и другие лодки на юге. Для чего — это только дьявол знает!