Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)
Шрифт:
Командовать, поучать, разумеется, легче, чем выполнять приказы. Тем более, когда рядом с тобой враги, каждый твой шаг виден и слышен. И если бы он, Хохбауэр, не проявлял осторожности, слепо руководствовался указаниями центра, давно бы оказался в лапах контрразведки. Конечно, лучше было бы предупреждать о налетах советских бомбардировщиков заранее, когда они только собирались взлетать. Но как? В последнее время действительно пеленгаторы круглосуточно дежурят вокруг аэродрома, передачу сразу же засекут. А высчитать, кто вел передачу, останется делом техники. Нет, ставить себя под удар он не собирается. И хотя соотечественники вновь
Стоило ему только подумать о такой жизни, как тело его наполнялось сладостной истомой, его охватывало такое жгучее нетерпение, что он еле сдерживал себя, чтобы не развернуть турель пулемета и не чесануть по стоявшим рядом бомбардировщикам. Да, он хотел победы соотечественников. Скорейшей победы. И делал все для этого, зависящее от него и не зависящее. В назначенное время он залезал в любой бомбардировщик своей эскадрильи для проверки радиостанции, настраивал ее на нужную волну и принимал предназначенную ему шифрограмму. Сведения же, которые требовали и которые попадали к нему в силу его служебного положения и представляли ценность для центра, он передавал во время полета уже за линией фронта, куда пеленгаторы достать не могли, а если и доставали, то определить, кто вел передачу – свои или чужие, – не могли.
Не сидел он сложа руки и на земле. Так, пользуясь тем, что ему было поручено отбирать и готовить стрелков-радистов и воздушных стрелков, он включал в экипажи тех, кто был более «расторопен», на самом же деле – наиболее нервных, раздражительных, психически неуравновешенных. И учил их стрелять «с налету» – первыми очередями, навскидку, без тщательного хладнокровного прицеливания. Сам он умел поражать цели навскидку и восхищал в тире своим мастерством новичков, они старались ему подражать, но слишком мало отводилось им времени на тренировки. В воздушном бою же спешка и горячность приводили к неточности, к быстрому расходованию боеприпасов, к поражению…
«Ищите другие способы передач разведданных, вербуйте обиженных Советской властью, чем-то проштрафившихся, сейте недоверие друг к другу, подозрительность, разжигайте вражду…»
Неплохо бы заставить их воевать друг с другом. Но как? Общая опасность, единый враг, наоборот, делают их еще дружнее. Даже Меньшиков с Петровским, эти антиподы, недолюбливающие друг друга, находят общий язык. И письмо, на которое так рассчитывал Пикалов, не сработало… Нет, шантаж, интриги – тоже не его, разведчика, амплуа… А сообщник нужен. Очень нужен… «Ищите обиженных, проштрафившихся…»
Обиженных, проштрафившихся… Будто этот обиженный, проштрафившийся сразу мстить начнет… Туманов чем-то не по нутру Петровскому. Не очень-то радушно встретил его утром, несмотря на то что лейтенант вернулся обгорелым и с раненым воздушным стрелком. И в праздничном приказе его обошли: всем летчикам и штурманам ордена, медали вручили, а ему даже
3
12/VII 1942 г. Перелет с аэродрома Михайловка на аэродром Целина.
(Из летной книжки Ф.И. Меньшикова)
Александр слышал грохот, чьи-то возгласы, торопливую возню. Кто-то надоедливо и неотступно тряс его за плечо. Он чувствовал, понимал, что творится что-то неладное, а глаза открываться не хотели, сознание то и дело проваливалось.
– Да проснитесь же, товарищ лейтенант! – узнал он наконец голос сержанта Агеева. – Погибнуть летчику на земле – свинство!
«Это точно», – согласился он и с трудом разомкнул веки. Кто-то мелькнул перед глазами и скрылся за дверью. Перекрещенные бумажными лентами стекла окон их громадного общежития вдруг вздрогнули и со звоном посыпались на пол. Земля зашаталась под ногами, в уши ударил раздирающий вой пикировщиков.
Александр схватил с тумбочки брюки, гимнастерку, фуражку, планшет, оделся, натянул сапоги на босую ногу – портянки накручивать некогда – и побежал следом за сержантом. В сотне метров от общежития – траншея, ведущая к бомбоубежищу. Александр свалился в нее. Перевел дух, посмотрел вверх. В небе кружила четверка Ю-87. Фашистские летчики высматривали цели, и пикировщики один за другим устремлялись вниз. Вокруг них белесыми шапками вспыхивали разрывы снарядов.
Отбомбившись, «юнкерсы» взяли курс на запад. Грохот и гул затихли, лишь из-за казармы доносился треск, и черные клубы дыма почти вертикально тянулись ввысь.
– Спохватилась Маланья к обедне, а она отошла, – сказал с усмешкой старший сержант Гайдамакин, механик с соседнего самолета, вылезая из траншеи. – Снова фрицы опоздали.
Александр посмотрел на аэродром и, кроме своего «безногого» бомбардировщика, поднятого на козлы – запасное шасси до сих пор с завода не прислали, – да У-2, приютившегося у заброшенного капонира, ни одного самолета не увидел. И людей – никого.
– А где же все? – спросил Александр.
– Известно где – на задании, – ответил механик. – А оттуда – под Сальск, – вздохнул сожалеючи. – Снова перебазирование. И снова на восток. Так что поторопитесь в столовую, а то и позавтракать не успеете. Комполка туда поехал, наверное, скомандует свертываться. – И он торопливо засеменил на аэродром. Маленький, юркий, прозванный сослуживцами Золотником, он достойно оправдывал свое прозвище – появлялся там, где был нужен, и делал то, чего не могли другие. Видно, и теперь на аэродроме у него было дело.
Пока Александр переобувался, чистился, умывался, столовая действительно прекратила свое существование. На улицу были вынесены котлы, кастрюли, тарелки, миски, ложки; трое солдат и официантки все упаковывали в ящики. Подъехала грузовая автомашина, из кабины выскочил заместитель командира полка майор Омельченко, властно приказал:
– Быстро грузитесь – и на станцию. Все поедете тем же эшелоном. – Увидел Александра и подбежавшего Агеева. – А, и вы здесь? Позавтракали? Нет? Я тоже не успел. Поедите в вагоне. Помогайте грузить – и в эшелон.