Крест и посох
Шрифт:
— Ибо сказано в Писании: «Оставь богу богово, а кесарю кесарево». Стало быть, каждому свое, — вставил словцо дружинник.
— Точно, — согласился князь. — А то я тебя, Парамоша, повелю самого на козлах разложить да всыпать пяток-другой горячих для ума в задние ворота, и уж поверь мне, что охотники до твоего седалища сыщутся. Вон, хошь бы и вой этот. Как? — повернулся он к дружиннику. — Возьмешь шелепугу, не побрезгуешь? — И с пытливым прищуром уставился на юношу.
Тот замялся:
— Я ведь, великий княже, вой, а не кат.
— Неужто даже ради
— Разве токмо из уважения к великому князю попробовать. Да у меня беда…
— Что за беда?
— Рука слаба больно. Лишь после трех десятков замахов и расходится. Так что дозволь, великий княже, просьбишку малую — коль с полсотни назначишь для Парамона, так я тут как тут, а ежели менее, то тут кого другого лучше сыщи.
— Ну и договорились, — удовлетворенно кивнул князь и без всякого перехода резко сменил тему: — Тебя, кажись, Коловратом [53] кличут?
53
Коловрат — производное от «коловратный» — непостоянный.
— Точно так, великий княже, — подтвердил дружинник. — Имечко крестильное — Евпатий, а за любовь к хороводам, девкам да игрищам Коловратом прозвали.
— Ну давай-ка попа этого поганого в поруб сведи. Да не туда, — миролюбиво заметил он второму дружиннику, уже ухватившему священника за широкий рукав рясы, намереваясь отвести его на задний двор княжеского терема. Там и были выкопаны в земле две здоровенные глубокие ямы, в которых у Глеба и в обычное время всегда кто-то сидел, а ныне и вовсе наблюдалось столпотворение.
Одних Константиновых дружинников насчитывалось не меньше двух десятков, не считая тех, которые прибыли вместе с будущим узником.
Последние, будучи кинуты в поруб, с невольной радостью, тут же сменившейся горечью от увиденного, уже в первые секунды пребывания в яме обнаружили своих старых знакомых по дружине, включая раненых лучников, прикрывавших вместе с Афонькой бегство князя.
Был там и гусляр Стожар, с головой, обмотанной какой-то грязной тряпицей, из-под которой сочилась сукровица.
— Коли поп оный был духовником княжьим, стало быть, и сидеть им заодно. К тому же, — Глеб назидательно поднял палец вверх, — и его немалую вину зрю я в злодействе Константиновом. Не сумел он диавола из души сына свово духовного изгнати, кой ему внушил столь тяжкий грех свершити. Вот пусть и искупает недочет сей. Авось убедит князя хошь пред смертью в содеянном раскаяться. А не сможет, так Парамон мой обоим подсобит. — И ободряюще хлопнул ката по плечу.
Тот угодливо закивал головой.
— Ну а ты, вой… — обратился рязанский князь к Евпатию и приторно, как только мог, улыбнулся ему. — Сами, чай, молодыми были, знаем. Иди уж, кружи свои хороводы с девками, Коловрат. — И, глядя на уже удаляющегося дружинника, буркнул, завидуя: — Ишь молодой, и не болит у него ничего. А тут… — Он досадливо поморщился
А что еще оставалось делать? Жена не управилась, вид плачущего сына тоже не смягчил сердце Константина, продолжающего упорно молчать.
Получалось, что, кроме этого попа, который был духовником ожского князя, больше и некому уговорить упрямца покаяться и рассказать своему единокровному братцу все как на духу…
Бысть тако же у христианнейшего князя Глеба слуга, всяко обласканный, но под речами льстивыми скрываша душу черную и гнусны деяния твориша в нощи темнай. А прозвищем бысть оный зловред — Коловрат…
И бысть о ту пору на Резани в воях Евпатий, прозвищем Коловрат, чистый в помыслах своих. И душою за Константина страждучи, измышляша он разно, яко бы ему леготу для князя, в узилище смрадном страждущего, учинити…
Скорее всего, имя Евпатия Коловрата, столь знаменитое впоследствии, в описываемое нами время всплыло в летописях совершенно случайно, ибо не мог столь юный воин играть хоть мало-мальски значимую роль.
Или же возможен другой вариант — это был его отец, также крещенный Евпатием. Коловрат же — общеродовое прозвище. Тогда все сходится.
Глава 15
Всяк по себе судит
Кто бросает камень вверх, бросает его на свою голову, и коварный удар разделит раны. Кто роет яму, сам упадет в нее, и кто ставит сеть, сам будет уловлен ею. Кто делает зло, на того обратится оно, и он не узнает, откуда оно пришло к нему.
Глеб вздохнул, слегка досадуя, что, судя по обличениям священника, тот хорошо осведомлен обо всем, что случилось под Исадами.
Хотя да, иначе и быть не могло.
Более того, не исключено, что как раз этот поп, выслушав исповедь Константина и узнав о предстоящем избиении родичей, и сумел убедить своего духовного сына не только не принимать в этом участия, но и помешать его осуществлению.
Ну что ж, коли один раз священнику это удалось, то нет сомнений, что удастся и во второй, тем более что тут речь не идет об убийстве или каком-то ином преступлении, которое указано среди смертных грехов.
Всего-то и надо кое-что рассказать.