Крест поэта
Шрифт:
А такие, как Татьяна Глушкова, тоскуют по огородным лопухам, по унавоженным почвам — “сталинисты”, опасные внезапной жестокостью, чуть ли не склонностью, отмечают, “спевшись”, критики, к “шовинизму”, а там — и терпением к “Памяти”, а там — “русский фашизм”, там — почему власть бездействует? — “арестовать” надо. Во, демократы, прорабы гласности, начинавшие “мостить” планету при Сталине, пустившие “под кукурузу” Россию при Хрущеве, и — по-стариковски брюзжат возле депутатских вакансий ныне. Не “прорабы”, а ловцы карьер, “горбуны-неудачники”.
* * *
Нельзя
Сталинский Жданов раз выступил против Ахматовой и Зощенко, а целый ряд наших газет и журналов, теперешних, с помощью члена ЦК КПСС тов. Яковлева А. Н., не представляют себе номера без нападок на русских деятелей культуры. Есть “Огоньки”, где по три, по четыре материала на странице дано против Юрия Васильевича Бондарева. Впечатление такое, что это не “Огонек”, а камера, где совершается избиение невиновного при открытых дверях и незашторенных окнах. Свобода! Первую “взбучку” русским писателям Яковлев учинил в семидесятых годах, за что был отправлен послом в Канаду с поста и. о. заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС. Теперь он — член Политбюро ЦК КПСС, послом в Канаду не отправят, хотя молимся...
Татьяна Глушкова, как вы поняли по списку фамилий критиков, атакующих ее, — жертва необузданной “гласности и демократии” зарвавшихся “прорабов” перестройки. Я сам слышал и видел, как топала ногами, хрипела, пыталась оторваться от кресла и куда-то улететь “прорабица”, всклокоченная и рассерженная критикесса, Наталья Иванова, топала и хрипела, когда вышла к микрофону опрятная большеглазая женщина и начала горько рассказывать о травле, которой ее несправедливо подвергли за честные книги, — Татьяна Глушкова.
А критикесса хрипела, топала и “выкаркивала” через каждые две, три минуты: “Слава Коротичу! Слава Коротичу!..”
При чем туг Коротич, думал я. У Коротича свой “собственный” журнал в руках, “Огонек”, но ведь ни журнал, ни сам Коротич не принадлежат лично этой всклокоченной и рассерженной “прорабице”, критикессе, тяжело топающей ногами, но пытающейся оторваться от земного шара и куда-то улететь...
Но кого же видят в Татьяне Глушковой, в поэтических и очерковых ее книгах С. Чупрынин, Ю. Богомолов, Б. Сарнов, С. Рассадин, А Латынина, И. Соловьева, Н. Иванова и другие, и прежде всего — Н. Иванова, твердящая: “Мы еще только начали, мол, подождите, будет вам впереди?!”
А видят они в Татьяне Глушковой — “трудно вообразимое”, “застойный стиль”, “аналог эпигонства”, “вторичность”, “эклектику”, “подражание подражанию”, “безвременье”, “врага интеллигенции”, “врага перестройки” и т. д.
Каждый из них — вносит “неповторимое”, “индивидуальное”, как “вносили” когда-то их ярые предшественники, в историю литературы, формулировки, ярлыки: “враг революции”, “враг коллективизации”, “классовый враг”, “антисоветчик”, “русофил”, “деревенщик”, и — успевали, отпихивали, отлучали, ликвидировали!
Не вспомнить ли Куприна?..
Меры нет, удержу нету, элементарная микрочастица
Ничего себе. Представил. Пошутил над бойцами-олухами, вывернул наизнанку легенду, сочиненную старой актрисой, — цинизм? Да. Эгоизм? Да. Презрение к чужой, нашей, культуре, к чужому, нашему, народу, презрение и к трагической судьбе Соломона Михоэлса. Но А. Минкин — не редкость.
Цинизм, эгоизм — и презрение в статье “Национальная гордость, но не имперское чванство” (“Литературная газета”, 1990, март, № 10, с. 2), цинизм сопредседателей совета “Апреля” Евгения Евтушенко, Анатолия Приставкина, Вадима Соколова, Юрия Черниченко, Михаила Шатрова, “библейский” эгоизм во взгляде на русский народ: “Даже господам булгариным не приходило в голову презрительно называть “русскоязычными писателями” Пушкина — за его эфиопскую, а Лермонтова — за его шотландскую кровь”. По капельке “взвешивали, вычисляли” состав “нерусской” крови. У русских гениев? Сопредседатели или расисты?! Булгарину “не приходило в голову”, а им, “русскоязычным интернационалистам”, пришло...
Так отблагодарили “апрелевцы” русских писателей за их “Письмо в Верховный Совет СССР, Верховный Совет РСФСР, Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза”. В “Письме” (“Литературная Россия”, 1990, март, № 9, с. 2) русские писатели высказали свою тревогу о русском народе, о ненависти к нему, раздуваемой “русофобии” в прессе, по радио и телевидению, высказали тревогу о России...
Жаворонков в “Московских новостях”, Гутионтов в “Огоньке”, Евтушенко, Приставкин, Соколов, Черниченко, Шатров в “Литгазете”, “Голос Америки”, “Свобода”, “Немецкая волна” клеймят “русский фашизм”, а его нигде нет. Клеймят, порочат, при удобном случае, “Наш современник”, “Москву”, “Молодую гвардию”, “подсоединяя” их к “Памяти”, пытаясь тем самым “поднять депутатский корпус” за воскрешение закона “об антисемитизме”, за свободу — судить, как судил нас Троцкий, Свердлов, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия и др.
Кто же — “мозговой центр”? Коротич, Евтушенко, Приставкин, Соколов, Черниченко, Шатров, Жаворонков, Гутионтов — “мозговой центр”, а с ними и член Политбюро Яковлев, обожаемый ими, “прорабами” перестройки?! Закон “об антисемитизме” — эгоизм “малого народа”, а эгоизм — выше презрения. Эгоизм — беспощаднее слепоты.
Иван Чонкин, узнав, что Нюрка в “связи” с Борькой-кабаном, мучается: застрелить или не застрелить ее, и скрупулезно допрашивает Нюрку. Не застрелит, помилует. Благородный...
Как действие — так лютая ненависть к русскому. Как поступок — так “завоевательная” грязь. Нет ни иронии, ни сатиры, ни смеха, ни банальной простецкой улыбки. Только — злоба. Только — яд. Только — животная слюна.
А Бенедикт Сарнов сравнивает Войновича с Гоголем! Еще бы! Разве Гоголь мог так гнойно хихикать над русским? Гот.чль — слабый автор. Гоголь изображал — плача. Надо — без аристократических нюнь: железно.
Да, Войнович — смелее Гоголя! Войнович — один в мире. В СССР — один. В ФРГ — один. На Гаити — один.