Крестный отец Катманду
Шрифт:
Камера следует за ним. Короткая панорама, и Фрэнк Чарлз ложится на кровать. Теперь я понял, в чем смысл книг. Они служили одной цели, которая от меня ускользнула. Я считал, что они извращенная игра расстроенного ума. Но теперь стала очевидна их невинность. Они исповедь не в убийстве, а в грехе, который ранил его душу намного глубже неправильной жизни.
Фрэнк Чарлз приподнялся.
— Давай, направь объектив мне на макушку — следи, чтобы было видно все от глаз и выше. Я не хочу в этом кадре никакого носа, но ракурс должен быть такой, чтобы было видно ухо, когда пила начнет резать над ним: нужен
Прошло немного времени, он сидел с закрытыми глазами. Затем произнес:
— Хорошо. Я чувствую, наркотик действует. Весь мозг словно замедляется. Она сказала, в этот момент нужно начинать. Оставь камеру и иди сюда. Если голова начнет клониться, тяни ее обратно в кадр. У меня хватит сил выковырять несколько первых ложек из левой доли — той, которая все шестьдесят лет была причиной моих несчастий. Но если нет, мне надо будет помочь. Направь мою руку своей, но ложку я должен держать сам.
Руки с дисковой пилой были затянуты в ультратонкие, почти прозрачные, хирургические перчатки. Трудно было судить, но я бы сказал, что они принадлежат женщине — длинные, изящные, фарфорово-белые. Перчатки надежно скрывали особенности необычного кольца на правом указательном пальце — широкого, с выпуклостями, где, видимо, находились драгоценные камни. Она начала очень медленно, с огромной осторожностью, чтобы не испортить фотогеничную паутинку сети питающих мозг артерий и вен. А когда завершила круг, подняла верхушку черепа, как официант в «Максиме», снимающий крышку с подноса с необыкновенным блюдом.
— Я уже стартовал? — спросил Фрэнк Чарлз хриплым голосом.
Что я подумал? Я подумал: бедный Сукум. Я решил за него задачу, но никакая буддийская воля на свете не поможет ему получить награду. Произошло самоубийство — какая может быть награда? Не тот путь, который ведет к быстрому повышению. В известном смысле смешно, но я не смеялся. Возможно, фильм, на чей-то странный вкус, настоящий шедевр, на мой — гениален пролог. Прямая, откровенная, честная исповедь в полном крахе жизни задела меня. Преследует.
Приложением к электронному письму я отправил копию фильма агенту ФБР, а затем позвонил Сукуму.
Глава 36
Ради порядка надо было еще немного позаниматься делом Толстого Фаранга. Документы свидетельствовали, что я уже допрашивал доктора Мой, и теперь посчитал необходимым получить ее объяснения по поводу фильма. Когда я смотрел на знакомую руку с дисковой пилой, то заметил одну небольшую деталь, которую просто не мог оставить без внимания. И, не станем лукавить, любому копу пришлось бы по вкусу припереть к стене лгуна высшей категории.
Встретиться в «Старбаксе» в торговом центре «Эмпориум» на Сукумвит предложила сама Мими Мой. Этот магазин считался настоящим произведением искусства, но только до той поры, пока на Силом не появился «Парагон». Страсть азиатов к торговым центрам фаранги могут понять, лишь согласившись, что не они их придумали. Такие
Здешний «Старбакс» — это атлантический остров посреди Тихого океана прилавков с едой, ларьков с мороженым, аптекарских киосков, магазинчиков ножей, ванных дел мастеров и, самое главное, продавцов электрических рисоварок.
За моей спиной японский супермаркет, где цены ощутимо кусаются, поэтому туда заглядывают в основном богатые тайцы, японцы, корейцы и фаранги. Делать там покупки — настоящее удовольствие. Нигде в Азии клиенту не приходится разгружать у кассы свои тележки. Но здесь действует японское правило. Любовно выкладываешь перед собой товары, тебе учтиво кланяется полицейский, а красивая девушка-продавщица здоровается с такой улыбкой, что веришь, будто она тебе рада. Кстати, для сведения, фаранг: я вовсе не делаю возмутительных сравнений с твоими магазинами (где покупателя априори считают вором и постоянно за ним наблюдают).
Кафе представляло собой обычную стойку с удобными стульями и не отгораживалось от остального пространства торгового центра. Дожидаясь Мой, которая, как всегда, опаздывала, я сел за столик и стал смотреть на мир. Заметил человека с телевидения, он часто появлялся в рекламе, известного банкира с любовницей. Девушка с легким загаром настолько напоминала куклу Барби его мечты, что не оставалось сомнений: предыдущие жизни она провела спутницей банкиров.
Прошла семья из Исаана. Женщина боролась с ощущением неполноценности тем, что постоянно хмурилась и смотрела на окружающих с грубоватым вызовом. Тощему жалкому мужу явно не хватало его рисового поля, а дети были похожи на маленькие танки: стреляли во все стороны, падали, поднимались и снова стреляли. Они унаследовали резиновые тела испанцев.
Здесь было много сикхов, индусов, мусульман с юга, фарангов среднего возраста с местными подружками, несколько белых женщин вежливо дожидались, когда им удастся приручить мужчин и уехать в другую страну. Парочка тайских лесбиянок с короткими торчащими зелеными с красным волосами с преувеличенной нежностью держалась за руки. Немолодые фаранги из «голубых» расхаживали с обретенными в Таиланде покорными рабами. Появились нигерийцы — мать семейства в национальном ярком розово-лиловом с оранжевым платье и красном тюрбане.
На каждого покупателя в среднем приходился один скромно улыбающийся ленивый тайский продавец. Когда посетителей мало, юноши устраивали шутливые бои кунг-фу в секции холодильников, а девушки подкрашивались и сплетничали.
Я откинулся на спинку стула и ждал. Мой опаздывала уже на двадцать минут. Я встал, пять минут прохаживался, затем окинул взглядом эскалаторы.
Ее я заметил на нижнем этаже. Высокая, с длинными волосами, свободно перехваченными серебряной заколкой, она была в блузке цвета старого золота и леггинсах и, казалось, о чем-то спорила со служанкой, нагруженной пакетами. Я догадался, что Мой делала покупки. Меня же поразило непокорное выражение лица служанки. Мой вроде даже была немного напугана и, жестикулируя, показывала наверх в мою сторону. Наконец она пожала плечами, повернулась к служанке спиной и направилась к эскалатору.