Крик в ночи

Ридигер Владимир

Сказано — сделано. Писателю было послано пространное приглашение посетить Госпиталь ветеранов невидимого фронта с целью придания «нового импульса» лечебному процессу. Швайковский, не смотря на исключительную занятость, приглашение принял…

Дмитрий Филдин пребывал не в самом лучшем расположении духа: заведующий отделением дал понять, что в недалеком времени пациент будет выписан — общее состояние вполне удовлетворительное, лечебный и физиотерапевтический курс успешно завершаются, сны стали глубже и содержательней. В общем, нынешнее положение таково, что при положительной динамике заболевания можно прогнозировать полное выздоровление с восстановлением функций нижних конечностей.

Это Дмитрию Филдину было приятно и понятно. Неясно было другое, — куда деваться дальше? Что делать с романом? И, наконец, как станут развиваться их отношения с Полиной? Конечно, в те времена, когда он сам распоряжался своей судьбой, все решалось намного проще. Эх, будь он сейчас при деньгах и на двадцать лет моложе!.. Чем заниматься?! Куда податься?! Или же опять уйти от реальности в собственные остросюжетные сновидения?

…Пришла Полина и, еле улыбнувшись, стала делать массаж. Она знала о предстоящей выписке, знала и о том, что очередной больничный флирт рано или поздно кончается, а за ним — снова пустота. И снова поиск чего-то несбыточного, чего-то недосягаемого, словно линия горизонта, которая всегда отдаляется, сколько к ней ни беги. И снова работа на две ставки, постоянная нехватка денег. Разве бывает счастье без денег?..

Их мысли, возможно, пересекались. Дмитрий понимал — разрыв неминуем. Что может дать он этой славной девчушке кроме любви? Ничего! А только постель — это слишком мало для полноценных отношений между молодой девушкой и мужчиной, годящимся ей в отцы.

Бросив массаж, она нежно к нему прижалась в ожидании ласки. Он быстро поцеловал ее в лоб, будто куда-то спешил. В ее глазах стоял немой вопрос: почему? Он покачал головой: так получается. Но почему, почему?! — вопрошали глаза. Разве мы уже чужие? Почему всему хорошему так быстро приходит конец? Она скинула халат и стала быстро расстегивать лифчик…

В дверь постучали:

— Поля!.. Можно войти?

Женский голос показался Филдсу знакомым. Полина пришла в замешательство:

— Это… моя мама.

— Так пойди отвори.

— Я не могу… то есть… как не вовремя! Забыла дверь запереть…

Мать уже входила в палату, извиняясь за столь внезапное вторжение и, увидав дочь полураздетой, изумленно остановилась:

— Простите… Полина! Извините… Вот, я принесла тебе… и вам тоже… немного фруктов.

— Мы проводили массаж… — неуверенно пояснил Филдс.

— Мама! Ну, зачем эти фрукты?!

Полина чуть не ревела — лифчик никак не хотел застегиваться.

— Дай помогу, неумеха, — сказала мать, — опять не в ту петлю крючок суешь… — И, обращаясь к Филдсу, заметила: — Какой вы, однако, немолодой.

Он быстро отвернулся, до конца не веря своим глазам: эта мать Полины ни кто иная, как… его, Филдса, бывшая стародавняя подружка — Мери!! Хоть бы она его не узнала! Ведь прошло столько лет! Но… если Полина ее дочь… она и ему приходится… Боже, неужто это все наяву?! Такого не может быть!!!

Он схватился за голову и громко застонал.

— Да успокойся ты, Дима! — воскликнула Полина. — Ну, подумаешь, мама невзначай зашла. Ну, застукала меня, можно сказать, с тобой. Вот невидаль! Она что — маленькая? Не знает, как это между различными полами происходит? Скажи, мам…

— Знаю, знаю, — подтвердила мать, — в книжках начиталась.

— Вот видишь! И незачем смущаться. Повернулся бы к маме, познакомился…

— Мария Ивановна, — представилась та. — Мать вашей массажистки и одновременно пассии. Как вас по отчеству?

— Дмитрий Семенович… — отозвался Филдс.

Мать подмигнула Полине:

— Ну, вот и хорошо, Дмитрий Семенович. Значит, будем знакомы… Вы, собственно говоря, откуда родом?

Дмитрий

Семенович был начисто подавлен, уничтожен. Он попытался ущипнуть себя за руку и понял, что это — не сон. Это — обыкновенный кошмар, которого он удостоился за все свои грехи. Но почему именно он?! Ведь Мери пропустила через свою постель несчетное множество мужиков и… Отчего вдруг Полина должна обязательно являться… его дочерью? Швандя, помнится, был тоже парень не промах, да и Фрэнк, и Жека резвились с очаровашкой Мери напропалую…

— Родом-то вы откуда? — переспросила мать.

— Давай поможем Диме? — предложила дочь. — Ему из-за ног трудно.

Женщины ловко обхватили больного и дружно повернули к себе лицом.

— Вот и ладненько! — воскликнула мать и… окаменела.

— Мама, с тобой все в порядке?

Бывшая «очаровашка Мери» не сводила глаз с Джона Филдса. А в том, что перед ней Филдс — у Мери не было никаких сомнений! В прошлом — любовник матери, нынче — любовник дочери. Бедняжка Мери, право, не заслужила подобной участи! До чего отвратна и безжалостна судьба! Да, по молодости каких только ошибок не наделаешь, но ведь живешь и продолжаешь жить во имя своих детей, и тянешь лямку безотцовщины, будто так предначертано свыше. Гнешь спину, но не сгибаешься, падаешь, но встаешь и продолжаешь идти. Материнская ноша ой как тяжела! Разве мужикам это понять? На черта им такая ноша сдалась?! Им дела нет до несчастных детей! Им наплевать на все и вся, кроме себя! Они — ненасытные, похотливые, лицемерные и подлые твари!

— Ах ты, сволочь такая!! — истошно закричала Мери, вцепившись Филдсу в шею. — Задушу гада ползучего! Не подходи, Полька, и тебя задушу!..

С ней случилась дикая истерика: она орала, пытаясь стащить Филдса на пол и, когда ей это удалось, стала в остервенении бить его ногами.

— Мама!! Что с тобой?!! Прекрати!!!

Полина металась по палате, пытаясь остановить мать, не своим голосом взывая о помощи. На Филдса сыпались удары острых каблуков, словно его приколачивали к позорному столбу. Он чувствовал солоноватый привкус крови на губах, будучи бессильным увернуться от разъяренной женщины. А Мери, распаляясь еще больше, кричала, что все они, мужчины, скоты, и что только такие дуры, как ее несчастная дочь, способны верить подобным негодяям…

— Да помогите хоть кто-нибудь! — стонал Дмитрий Филдин.

Тут в приоткрытую дверь просунулась седая длинноволосая голова известного писателя.

— Позвольте! — громко объявил он и, не обращая внимания на потасовку, ступил в палату. — Так обычно дерутся за мой автограф. Надо же, еще не успел войти, а уже дерутся…

— И ты такой же, как он! — вскрикнула Мери, пытаясь оцарапать писателя.

Однако тот не сдюжил: увернувшись, он размахнулся и залепил разъяренной Мери сильную звонкую пощечину.

— Вот вам, получайте!

Все как-то разом остановились. Наступила странная пустая тишина. Мери, совершенно забыв о Филдсе, жадно всматривалась в облик вошедшего. Швайковский застыл в немом изумлении.

— Я… я просто… уже ничего… я не понимаю… — вполголоса произнесла женщина. У нее дрожал подбородок, от беспорядочных рыданий задергались худенькие плечи. — За что?.. Чем я прогневала Всевышнего?!.. Поля… Он — твой отец…

О, величайшие живописцы современности! О, умудренные жизнью философы! О, маститые классики драматургии! Кто из вас способен передать хотя бы часть трагикомичной сцены, представшей сейчас нашему взору? Как и чем можно выразить тот невообразимый накал страстей, в одночасье захлестнувших небольшую больничную палату, где проказник-случай свел некогда любящих и любимых персонажей той божественной комедии, название которой — жизнь?..