Кристальный пик
Шрифт:
Это был остров Селена. Остров, который я видела в своих снах, и с которого мне не было суждено выбраться. Если только...
«В том доме, что Сенджу сделал для нас, никто тебя не найдет», сказал Селен, прежде чем похитить меня из Керидвена. Вот, значит, куда все это время указывала стрелка заговоренного компаса Ллеу, который я бросила Ясу. Она вертелась повсюду в сиде, не зная покоя, но всегда застывала в тех самых снах, в которых мне явился этот остров. В Круге же стрелка неизменно указывала на Восток — туда, где не было ничего кроме Изумрудного моря, как я ошибочно считала. Значит, Сенджу действительно жив, и он где-то здесь, на этом острове вместе со мной.
«Тогда я разыщу его», — решила я. Если не подскажет, как избавиться от Селена, то по крайней разузнаю у него, что это за место и можно ли отсюда выбраться.
К тому моменту, как я более-менее определилась с планом действий, небо за расщелиной комнаты успело потемнеть. А затем вновь рассвело... И стало темнеть опять. Не знаю, действительно ли то минули вечер и утро, или же обычная тень с пасмурными облаками заслонила солнце. Урчание в желудке и мучительная слабость, окрасившая лицо в белену сахарной болезни, подвели моим размышлениям черту. Даже сидя на полу, я вдруг завалилась в бок, скрученная голодом.
Едва ли умереть от голода в каменном коробке, подобно кормовой мыши, было лучше, чем встретить смерть лицом к лицу. Тем более, Селен сам явится за мной рано или поздно — и неважно, для чего именно. Это в любом случае вряд ли мне понравится.
Пришлось повторить себе все это столько же раз, сколько царапин и синяков скрывалось у меня под платьем после сражения, прежде чем мне наконец-то хватило смелости встать, накрыть ладонью круглую дверную ручку и со скрипом повернуть ее.
Та поддалась без промедлений, оказавшись незапертой.
Тьма и тишина за ней, мерещившиеся мне прожорливыми зверьми, только и ждущими, когда же я сигану к ним в пасть, оказались ничем иным, как недостатком факелов в коридоре, проедающем замок насквозь, как червь яблоко. Оглядывая гору-замок с балкона, можно было решить, будто здесь по меньшей мере с десяток комнат, но на деле в коридоре не оказалось ни одной другой двери, кроме моей. Он был длинным, изогнутым и совершенно пустым, не считая ковра из пожухших осенних листьев, что усыпали полы от самого моего порога. Те хрустели под босыми ногами, как кости, и распускали по воздуху сладкий запах гниения. Из стен торчали крепления для огней, вбитые на разной высоте и дистанции. Из-за этого время от времени мне приходилась идти в полной темноте, чтобы миновать очередную часть коридора, прежде чем я добиралась до следующего источника света. Тем не менее, я была готова поклясться, что еще месяц назад, — а то и вчера, — здесь не было и этого, и всюду царило запустение. Ибо Селен никогда бы не стал облагораживать свой дом для себя, не ведая привязанности к месту и уюта, но вот для того, кого это могло убедить остаться...
— Мне подумалось, ты быстрее привыкнешь к новому дому, если здесь тебя окружат все те же вещи, что окружают в Столице.
Селен подтвердил мою догадку едва я появилась. Длинный коридор закончился залом, который с натяжкой можно было назвать трапезным: посередине стоял продолговатый стол с закругленными углами, вдоль которого растелилась узкая дорожка из рыжего льна. На ней колыхались те же березовые и кленовые листья, что устилали пол, и плавились восковые свечи, прилипшие прямо к ткани. В центре же возвышалась глиняная ваза с сухоцветами, тоже осенними; темно-синие цветки сыпались прямо в две надколотые тарелки. В тех уже лежала горсть тушенных овощей, какое-то жаркое с репчатым луком и нечто, похожее на хлеб, только посыпанный зеленой крошкой.
Селенит стоял подле этого убранства со сложенными за спиной руками и молчал до тех пор, пока я не закончила осматривать стол и не посмотрела на него. Пыльно-серые стены вокруг были такими же губчатыми и рельефными, как в той комнате, откуда я пришла, но здесь он развесил неаккуратно смастеренные венки из еловых веток и гирлянды из желудей, порядком помятых и гнилых. Окна в привычном понимании этого слова все так же отсутствовали — стены межевали пробоины, затянутые киноварной тканью, похожей на шелк, что едва пропускала сквозь себя солнечный свет. Из-за этого в зале царил душный полумрак, и лицо Селена приобретало мертвенно-восковой оттенок. Зато алые глаза горели ярко, как и украшения на его камвольном кафтане. Мне он, значит, выделил платье простое и скромное, домотканное, а вот сам приоделся, как на свадебные смотрины: застегнул под горлом медные фибулы, волосы забрал назад, увенчал кольцами и браслетами руки, даже обулся, чего не делал никогда раньше. Я подозрительно сощурилась, гадая, что стоит за этими лоснящимися одежками. Неужто очередное одержимое желание угодить мне?
— Скажи, меня можно назвать красивым? — спросил он, когда я так и продолжила стоять в дверях, косясь то на коридор, по которому мне хотелось броситься на утек, то на Селенита. — Давно хотел спросить... Как люди вообще решают, кто для них красив, а кто нет?
— Так же, как ты решил, что я должна находиться здесь с тобой, — ответила я не без раздражения. Долго смотреть на Селена и не встречаться с ним глазами было невозможно, а взгляд у Селена ощущался липким и едким, как щелочь, разведенная в дегте. — Просто взбредает что-то в голову да и все.
— Нет, что ты! Это ведь совсем другое, — ужаснулся Селен искренне и затряс головой. — Ты здесь, потому что ты моя, а не потому что мне «взбрело в голову». Разве положено разъединять одно сердце пополам или один желудок? Хотя, кажется, твои слова все равно имеют смысл... — Он закусил губу, и я поежилась, мысленно отметив, сколь острый каждый его зуб — в два раза острее, чем у Сола. — Достаточно один раз тебя увидеть, чтоб понять: весь прочий мир уродлив.
Я вздохнула, не столько напуганная происходящим, сколько утомленная. Мышцы все еще болели после битвы, шаг был кособоким и нетвердым, а во рту сушило так, словно я съела мешок песка. Под ложечкой все еще болезненно сосало от голода, и, бросив невольный взгляд на кувшин с тарелками, полными еды, а затем на покорно ждущего меня Селена, я поняла, что мне от званного обеда никуда не деться. И, возможно, это было к лучшему — восстановить силы, прежде чем заняться поиском ответов и спасения.
Не произнося ни слова, я осторожно обошла Селена по дуге, помня о своих красных волосах и завете Принца не соприкасаться с ним, и опустилась на стул, предварительно оттащив его за спинку на самый дальний край стола. Селен проводил меня взглядом задумчивым, но не удивленным, и, пожав плечами, тоже подвинул свой стул так, чтобы сидеть рядом. Похоже, он и в самом деле не понял, что отсаживалась я не от вазы с пышными сухоцветами, которые уже изрядно насыпались в тарелки, а от него.
— Сегодня Осенний Эсбат, — сообщил он, пока я искала столовые приборы под ворохом бронзово-желтых листьев, каждый вдох над которыми переносил меня в далекие и дикие леса. Найдя в конце концов одну только ложку, я принялась разделывать мясо ей, проглотив и расспросы, и тревогу, но отсчитывая мысленно: значит, прошло уже несколько дней с войны... Сегодня первое полнолуние месяца жатвы. — А помнишь Летний Эсбат? Как мы танцевали под тисовым древом, а потом целовались под яблоневым? Раньше я никогда не присутствовал на народных гуляниях во плоти. Это ты показала мне их. Лишь мельком, когда я только-только появился, то видел, как деревенские встречают весну. Они разожгли огромный костер, потушив очаги во всех прочих домах, и стали прогонять через него скот, подгоняя тот хворостиной, а затем прыгали через костер сами. А как встречают Осенний Эсбат? Я правильно украсил зал? Возможно, стоило спросить тебя, но я боялся, что ты еще спишь. Наше приземление было... неудачным. Ты ударилась головой, когда мы садились. Все потому, что вторить драконьей сути сложнее, чем людской. Это был лишь второй раз, когда я принимал ее. Мне следовало потренироваться заранее, прости...
Селен говорил что-то еще, — выплескивал все без разбора, как обычно, слишком истосковавшись в одиночестве, — а я все так же молчала. Только потерла голову в области затылка, где нащупала шишку, как доказательство той самой «неудачной посадки», а затем снова сосредоточилась на своей тарелке. Что-то с ней было не так. Сначала мясо не поддавалось ни ложке, ни ногтям, и я решила, что дело в неудачно подобранном куске говядины, поэтому целиком поднесла его ко рту и...
В нос ударил кислый смрад.