Кристальный пик
Шрифт:
— Что он сказал тебе? — поинтересовалась я у Сильтана, когда мы втроем выдвинулись в рощу, где стояла дивная прохлада и зрели кусты черники, один вид которых погрузил меня в ностальгию по детству. Когда все это закончится, я обязательно возьму в одну руку корзинку, во вторую Соляриса, и отправлюсь с ним по ягоды!
— Напутствовал глаз с тебя не спускать и хвост свой держать при себе, но в менее вежливой форме, — ответил Сильтан, обогнав меня и Тесею, которую я взяла за руку, боясь потерять. — Если бы сам не видел, как вы милуетесь, то решил бы, что Солярис тебя удочерил.
— В каком это еще смысле?
— В таком, что нянчится он с тобой, как с дитем малым. Или тебе нравится, когда делают так? Ути-пути!
И
Щеки у меня горели, но скорее от солнца, пробивающегося сквозь густую крону, нежели от смущения. Я буквально чувствовала, как веснушки, которые и так просвечивались под моей коже зимой, становятся ярче, и улыбнулась, заметив гроздья таких же на носу Тесеи. Она часто вертела головой, старательно выполняя наказ искать врата, и, хмурясь, иногда даже совала голову в дупла деревьев, чем заставляла меня смеяться. Я следовала ее примеру, — иногда останавливалась и раздвигала рукой листья или бурьян, выглядывая что-нибудь любопытное в траве, — хотя вряд ли вход в Надлунный мир можно было не заметить. Это точно была не кроличья нора и не тайный лаз в пещере — вряд ли моя мама, будучи королевой, полезла бы туда, где грязно, темно и сыро. Впрочем, это вряд ли был и колодец — уж слишком необычен он для дикого леса, где и лачуги вёльв с лесниками не так-то просто встретить. Интересно, как же тогда выглядят врата? И есть ли у нас хотя бы маленький шанс самостоятельно найти их?
Я вопрошающе потерла шерстяную нить на своем мизинце, молчащую, но все так же крепкую, и опустила глаза на землю. Возможно, прямо здесь, где иду я, когда-то шла и моя мама. Ее лунная фибула тяжелела у меня в волосах, заколотая на затылке, как последняя вещь на свете, что связывала нас двоих помимо крови и предназначения.
— Колодец вырыт был давно, все камнем выложено дно. Но сруб осыпался и сгнил, и дно подернул вязкий ил*, — принялся от скуки напевать Сильтан, ступая впереди, и я узнала в его словах дануийскую балладу о пастухе, случайно напоивших овец медовухой. Он ловко переиначивал ее на ходу, почти не запинаясь и являя поистине завидный поэтический талант: — Крапива выросла вокруг, и самый вход заткал паук. Сломав жилище паука, трухлявый сруб задев слегка, я опустил бадью туда, где тускло брезжила вода. И зачерпнул — и был не рад: какой-то тлен, какой-то смрад.
Отчего-то песнь эта навивала на меня тревогу, и я специально отстала от Сильтана на несколько шагов, чтобы голос его приутих. Ладони стали влажными, похолодев. Обтерев их о край туники, я вдруг застыла, осознав — руки-то у меня свободны! Причем обе. И ни в одной из них не лежала рука Тесеи.
— Тесея?!
Я испуганно обернулась и с облегчением обнаружила ту возле неспелого куста черники на подъеме холма, который мы только-только миновали.
— Эй, Сильтан, постой, — крикнула я ему и бросилась назад к кусту. — Тесея!
Она не отреагировала, точь-в-точь как тогда в гостевых чертогах Дайре, когда примеряла кроличью маску. Теплый летний ветер покачивал вместе с листьями моток пряжи на ее пояске. Шерстяная нить запуталась в ветвях оголевшего от старости вяза, и Тесея держалась за них руками, будто пыталась раздвинуть слишком крепкие и разросшиеся ветви. Вот только она не двигалась, а стояла неподвижно, вглядываясь в темные пролежни между ними.
— Тесея? — позвала я снова, оказавшись рядом.
— Я слы-ыш-шу... В... Вой... Там. Волки.
Я прислушалась тоже, но ничего, кроме шуршания листьев и беличьего цокота не уловила. Зато синяя нить Хагалаз, прежде спокойная и ничем не выдающая свою природу, словно раздулась на моем пальце, сдавила его. Она буду требовала от меня, чтобы я поверила Тесее, несмотря ни на что. Но я верила ей и так. В конце концов, вёльвой можно не только родиться, но и стать. Женщины, кому суждено это, постигают ремесло с ранних лет, сами того не ведая. Через земледелие, пение, лекарство...
И через прядение тоже.
— Давай посмотрим, что там за волки нас зовут, — улыбнулась я, преисполнившись надежды.
Я снова окликнула Сильтана, но тот не отозвался. Тогда я попробовала нагнать его, велев Тесее стоять на месте, и позвала еще несколько раз, но без толку. Похоже, за своим пением он даже не заметил, как ушел без нас. Лишний раз убедившись, что рассчитывать на брата Соляриса не стоило, я немного поколебалась и все-таки возвратилась к Тесеи с решимостью идти напролом. В конце концов, любой дракон поблизости услышит нас, если что случится, а их тут бродит даже не два, а целых три! Да и чего бояться в лесу? Зверья лишь местного. Но коль наручи Гектора, что я всегда при себе носила, с людьми мне совладать помогали, то определенно помогут совладать и с парочкой кабанов.
Вместе с Тесеей нам удалось распутать пряжу, отогнуть вязовые ветви, преграждающие путь, и перелезть через них вглубь соседней чащи, где жужжали осы и стрекотали кузнечики. Небо, сколько бы Кочевник не грозил ему топором, уже начинало приобретать темные тона. Пятна желтого окрашивались в розовый, а затем стали пропускать и полосы оранжевого. До того, как они станут красными и фиолетовыми, оставалось всего несколько часов. Потому мы с Тесеей шли быстро, но осторожно, только туда, куда она указывала рукой, морща нос и затыкая уши, когда таинственный волчий вой становился для нее слишком громким. Я же по-прежнему слышала лишь хруст хвороста, ломающегося под нашей поступью, и соловьиную трель, но никак не волков. В какой-то момент мне и вовсе стало казаться, что мы идем в никуда: троп на холмах и так не было, но там, куда нас завела Тесея, бурьян становился таким высоким и жгучим, так он кусал меня за локти и пальцы, что в уголках глаз выступали слезы. А Тесея все звала меня дальше и звала... Иногда из-за бурелома она даже опускалась на колени и, подобрав льняную юбку, передвигалась ползком, но ни в коем случае не останавливалась. Потому, когда впереди наконец-то стала вырисовываться более-менее ровная опушка, я почувствовала прилив сил от радости, уже успев сбить себе ноги в кровь, разодрать лицо о колючки и к тому же невыносимо устать.
— В-вой от-т... от-туда!
— Слава богам!
Там, посреди опушки, громоздилась нескладная круглая конструкция из серых камней, похожих на необтесанный мрамор. Лишь треугольная крыша из дерева с рычагом, обвязанным красной лентой, и тихое журчание воды заставили меня поверить в то, что это вовсе не чья-то забава, а действительно колодец.
Неужели...
— Тесея, подожди меня!
Она выскочила из чащи первой, юркая и ловкая, а оттого легко проскочившая через куст тёрна, в отличие от меня. Кривой сучок как назло зацепился за мою рубаху, пошедшую пoтом, не желая отпускать. Я тихо выругалась именем Дикого, и, нащупав пальцами острые колючки, принялась отцеплять от них проколотую ткань. Та затрещала, натягиваясь, а затем и вовсе порвалась, когда я рванула вперед на девичий визг, разрезавший благодать леса.
— Тесея!
Еще минуту назад она стояла возле колодца, а теперь уже висела на его горловине больше, чем наполовину — только ноги под задравшимся подолом платья торчали по эту сторону. Я тут же ухватилась за них, уперлась коленями в край, пытаясь вытянуть ее назад, и почувствовала, как неровные края серых камней режут мне не только штаны, но и кожу.
— Держись, Тесея!
Стиснув зубы, я снова дернула ее на себя. Тесея была хрупкой, даже тощей для своих двенадцати лет, потому я и не сомневалась, что запросто вытащу ее из колодца даже со своей хилой комплекцией.