Кристальный пик
Шрифт:
— Я также прошу прощения у вас от имени своего туата, драгоценная госпожа Рубин. Отрадно видеть, что вы не пострадали. Клянусь четырьмя богами, подобное произошло в первый и последний раз. Мераксель больше не будет патрулировать границы и займется работой сенешаля, дабы раз и навсегда запомнить свое место при дворе. Ведь кем бы человек не приходился ярлу, это не дает ему права нападать на его гостей, верно я говорю, матушка? — произнес Дайре сухо, косясь на мать с недовольством, но без того жестокого укора, который она заслуживала. Скорее всего, наказывал он ее для наглядности, дабы этим не занялась я по праву и по полной строгости. — Итак... Если конфликт можно считать улаженным,
— Я здесь не за тем, чтобы говорить о войне, — прервала Дайре я несколько смущенно, понимая, как странно, должно быть, это выглядит, когда королева, чьи земли пытаются отнять, беспокоиться вовсе не о них.
Дайре явно подумал о том же самом, оттого и замолчал так резко, неловко заерзав.
— Хм... Зачем же вы прибыли в Дану, госпожа? Снова держите путь через Луг в Сердце?
Я прочистила горло и сделала шаг вперед, оставляя Соляриса у дверей, где он держался невзрачной, но физически осязаемой тенью. Троны ярлов не имели таких изысков, как трон королевский, и всегда были меньше в размерах. Тем не менее, трон, на котором восседал Дайре, все равно выглядел внушительно, установленный на платформе с пятью ступеньками и вырезанный из каштановой древесины. С желто-кремовых стен на нас взирали фамильные гобелены, а зеркальные колонны, — точь-в-точь как в моем замке, — зрительно расширяли пространство, из-за чего зал казался бесконечным в длину и высоту.
Так же, как за моим троном, за троном Дайре возвышалась статуя из нефрита, но была то не Великая королева, а Королева-мать, как прозвали саму Дану за ее мягкое сердце и большое семейство, насчитывающее столько же родных детей, сколько приемных. В одной руке статуи лежала раскрытая книга, а в другой — новорожденное дитя, примыкающие ртом к обнаженной материнской груди. Короной ей служили птичьи крылья, растущие откуда-то извне, явно не принадлежащие ей, но оберегающие.
Крылья Совиного Принца — покровителя востока, хитрецов и мудрецов, знаний и искусства. А теперь еще и моей жизни.
— Вообще-то в этот раз Луг и есть наш пункт назначения, — произнесла я, закончив бегло осматривать зал и остановив взгляд на Дайре. С каждым моим словом он, скучающе подпирая рукой подбородок, приобретал все более оживленный вид, а затем и вовсе подался ко мне с трона, когда услышал: — Сегодня последний день летнего Эсбата, и в лесах вашего туата есть кое-что, что нам надо отыскать до того, как этот день закончится.
Дайре понимающе кивнул и поднял руку, жестом веля Мераксель покинуть зал и оставить нас наедине, но Солярис, прежде молчаливый и неподвижный, быстро пересек зал и встал со мной на одной линии. Его дыхание, раскаленное солнечным пламенем, томящемся в груди, обожгло мне ухо.
— Пусть останется, — прошептал он. — Мераксель знакома с моей матерью. Они ровесницы. Ей больше двух тысяч лет...
«И она может знать что-то, чего не знают люди», — закончила я за Соляриса мысленно и повторила жест Дайре рукой, чтобы Мераксель, уже спускающаяся вниз по ступенькам платформы, остановилась.
— Все в порядке, — сказала я нарочито мягко, дабы не вызвать подозрений. — Ваша мать может остаться. Я доверяю вам, ярл Дайре, а, значит, доверяю и вашей матери, даже если иногда она поступает... импульсивно.
Удивление было первой искренней эмоцией, которую я увидела на лице Мераксель за все это время. Неуверенно оглянувшись на сына, а затем снова на меня, она неуверенно поклонилась и вернулась на свое место подле трона. Ее сиреневые волосы, напоминающие фиалковые соцветия, — один в один того же оттенка, что и глаза, и чешуя, — лежали плащом за ее спиной и прикрывали вырез на юбке благородно-синего платья, струящегося в пол. Такого же цвета был и кафтан на Дайре, расшитый плетенными орнаментами, в изгибах которого угадывались очертания драконьих хвостов, и даже его штаны, покрытые эмалью, как доспехом. Я вдруг поняла, что ни разу не видела Дайре в традиционном пурпуре Дану, сколько бы раз мы не встречались. Даже дома он не носил его, будто, переняв здесь власть, одновременно отрекался от нее.
— Если вы так желаете... — сказал Дайре с ноткой сомнения, наклонившись к нам и вперив оба локтя в колени. — Я слушаю.
Пускай я сомневалась в верности Мераксель, думать о безопасности и отказываться от помощи существа, чья голова умещала в себе больше знаний, чем все библиотеки Круга вместе взятые, было сейчас для нас непозволительной роскошью. Потому, набрав в легкие побольше воздуха, я собралась с мыслями и начала свой рассказ.
Занял он гораздо меньше времени, чем я ожидала. Дайре с Мераксель незачем было знать такие подробности, как мой поцелуй с Селеном или даже то, кем он являлся и чего хотел от меня на самом деле. Поэтому, ограничившись тем, что Красный туман вернулся, и что мне нужно отыскать Кристальный пик ради предначертанной встречи с Совиным Принцем, я перешла к истории моей матери, побывавшей в сиде, и закончила старой сказкой о колодезных вратах в Надлунный мир.
«Мир тот совершенно не похож на человеческий», — принялась описывать я воодушевленно, взывая уже не к сказке, а к собственным воспоминаниям. «В нем полно причудливых растений и еще более причудливых зверей. Он сияет, как звезды, и нет в нем неба, потому что сам сид это небо и есть — не существует ничего выше него и прекраснее». Удивительно, но я и впрямь хорошо помнила, как выглядит Надлунье. Забыла часть напутствия Принца, но только не сияние золота в его волосах и траве, поющей голосами птиц. И пускай я видела все это во сне, близком к смерти, но я видела. Все это было взаправду. Значит, Надлунный мир действительно существует, и в него можно попасть.
— Ну так что? — спросила я сразу, не в силах выдержать паузу даже ради того, чтобы Дайре с матерью переварили услышанное. К тому моменту, как я закончила свой сказ, солнце за стрельчатыми окнами стало чуть ближе к землям Дану. Миновал полдень. — Слышали ли вы нечто подобное о своих краях? Подскажите ли, где нам искать спасение?
Дайре и Мераксель переглянулись. Они оба внимали мне добросовестно, не отвлекаясь, но никто из них не выглядел так, будто знал, о чем идет речь. Их затянувшееся молчание отозвалось во мне разочарованным вздохом: похоже, мы только зря потратили и их, и свое время.
— Драгоценная госпожа, позвольте уточнить... Вы прибыли в Дану, потому что вас направила сюда старая одичалая вёльва, живущая в Рубиновом лесу, где все кровью истекает и где нет ни людей, ни живности? — спросил Дайре той самой полуехидной-полувежливой интонацией, которую я так ненавидела в нем. — Вы ведь понимаете, что Трехмирье, на котором якобы стоит наш туат, это всего на всего еще одна красивая сказка? Как и та, что о колодце и упавшем в него пастухе, вернувшемся из сида с охапкой яблоневых листьев, что стали золотом. Сказ везде есть сказ, госпожа. Все весталки знают что-то, что заставляет детей верить, будто с ними тоже может приключиться чудо. Вы ведь тоже не способны взрастить из себя пшеницу, как то сделала ваша прародительница Дейрдре, верно?