Критика криминального разума
Шрифт:
Лямпе удалось проникнуть в гостиную профессора Канта и выйти из нее вскоре после того или незадолго до того, как там был я. Мы с Мартином Лямпе были подобны двум спутникам, вращающимся вокруг некой огромной планеты по параллельным орбитам и потому никогда не встречающимся. Но почему же Кант позволил Лямпе вернуться из изгнания?
Я мог только догадываться. Возможно, слуга сыграл на великодушии, присущем его бывшему хозяину. Может быть, встречи с ним относились к числу непреодолимых привычек философа, регулярность и постоянство этих визитов успокаивали его, вызывая ощущение порядка и стабильности, которые были жизненно важны для благополучия стареющего профессора. То, что для Канта
Но зачем было Лямпе убивать других? Неужели все они имели какое-то, пусть очень незначительное, отношение к Канту, которое я еще не смог установить? Вполне вероятно, что Кант мог консультироваться у нотариуса, а как насчет остальных? Ян Коннен был кузнецом, Паула Анна Бруннер торговала яйцами, Иоганн Готфрид Хаазе был просто полоумным городским бродяжкой. И почему сам Кант ни разу не упоминал обо всех этих людях, если он их знал?
Я нашел убийцу, однако не мог понять, что им двигало. Необходимо было разыскать его и заставить говорить. Но откуда следует начинать поиски? Где он живет? Где скрывается? Я извлек карманные часы. Была половина шестого утра. Тем не менее я поспешил вниз по Кенигштрассе в направлении, противоположном Крепости. В голове у меня мысли нервно налезали одна на другую. И я молился…
«Всемогущий Боже, прости Тотцев, мужа и жену. Прости Анне Ростовой ее прегрешения и преступления. Прости слабость Люблинского, — выговаривал я про себя. — Все они погибли из-за моей слепоты и непрофессионализма. И помоги мне остановить Мартина Лямпе!»
Он отыскал способ действия и орудие, идеально подходившие его физическому состоянию и возрасту. Подобно хитрому пауку, он соткал паутину коварства, чтобы изловить в нее свою жертву. И когда несчастная муха попалась в его сеть и была надежно обездвижена, он нанес ей удар, впустив в нее весь яд, который имелся в его распоряжении.
— О всеблагой Господь! — произнес я вслух. — Спаси душу Амадея Коха.
Кох так и не узнал, насколько близко он подошел к открытию истины. С жаром молился я за его честную душу, плотнее запахиваясь в плащ от пронизывающего утреннего холода.
«И да поможет мне Бог!» — подумал я в конце, хотя в самой мысли было больше иронии, чем благочестия. Я был обманут, но судьба все-таки не заставила меня расплачиваться за ошибку собственной жизнью.
Я достиг места своего назначения, отворил скрипучую калитку, ведущую в сад, и начал стучаться в дверь с гораздо большей силой, чем входило в мои намерения. Наконец на мой стук вышел слуга. Поправляя парик, он бесцеремонно сообщил мне, что в столь ранний час его хозяин не принимает визитеров.
— Сейчас только шесть часов утра! — добавил он. — Кроме того, он простужен. Сегодня он вообще никого принимать не будет.
— Ему придется сделать исключение, — упрямо настаивал я. — Скажите ему, что поверенный Стиффениис должен сообщить нечто чрезвычайно важное.
Слуга захлопнул дверь, но
Герр Яхманн сидел в постели, опершись на гору подушек, его серый шерстяной ночной колпак был надвинут на самые брови. Воздух в комнате был пропитан камфорными парами.
— Опять вы? — приветствовал он меня с демонстративной неприязнью. — Последний кошмар долгой ночи.
Я уселся на стул рядом с кроватью, не извинившись и не дождавшись приглашения.
— Я пришел по поводу Мартина Лямпе, — сказал я. Яхманн внезапно выпрямился. — Я хочу, чтобы вы сообщили мне все, что вам о нем известно.
Он снова упал на подушки с тяжелым и громким вздохом и закрыл глаза под опухшими покрасневшими веками.
— Я полагал, что вашей задачей было найти убийцу, Стиффениис, а не собирать сплетни о слугах.
— Мне нужна ваша помощь для защиты профессора Канта, — произнес я резко и стал ждать, пока Яхманн откроет глаза и взглянет в мою сторону. Но он был неподвижен и молчал. — Вы знаете фрау Мендельсон? — продолжил я.
Он кивнул, однако ничего не ответил.
— Она говорила мне, что не раз видела, как Мартин Лямпе входил в дом профессора Канта.
Если бы я сообщил Яхманну, что по улицам Кенигсберга разгуливает на свободе голодный полярный медведь, его потрясение вряд ли было бы столь же сильным. Глаза его мгновенно раскрылись, и он злобно уставился на меня.
— Не подпускайте этого человека к Канту! — крикнул он так громко, что его вопль спровоцировал приступ сильнейшего кашля. Сила его неприязни к Лямпе повергла в растерянность даже меня.
— Вы мне рассказали все, что я должен о нем знать, герр Яхманн?
Старик ничего не ответил, а только еще ниже натянул шерстяной колпак на голову и плотнее запахнулся в шаль, как будто вместе со мной в его комнату пришел зимний холод.
— Лямпе был не просто слугой, — медленно ответил он. — Он был чем-то большим, гораздо большим. Без него профессор Кант просто не мог жить. Как ребенок без матери. Своими интеллектуальными достижениями Кант во многом обязан Мартину Лямпе.
Вероятно, он заметил выражение предельного недоумения и недоверия на моем лице.
— Вы, верно, полагаете, что я преувеличиваю? — Яхманн улыбнулся бледной улыбкой. — Мартина Лямпе демобилизовали из армии, а Канту нужен был слуга. В то время это было удачным совпадением. Кант ведь совершенно беспомощен. Он абсолютно не способен себя обслуживать. И Лямпе пришелся очень кстати. Представьте, профессор сам не может даже надеть чулки. Таким образом, вся повседневная жизнь Канта организовывалась и контролировалась грубым солдатом, послушно выполнявшим любое приказание хозяина. Если Кант требовал, чтобы его ежедневно будили в пять часов утра, капрал буквально исполнял его требование. Если профессор желал соснуть еще немного после назначенного времени, слуга безжалостно вытаскивал его из постели, как ленивое дитя. И Кант был благодарен ему за это. Профессор нуждается в жесткой дисциплине, которую ему могли дать только мать и такой человек, как Лямпе.
Яхманн прервал рассказ, чтобы высморкаться.
— Но почему он изгнал его после стольких лет преданной службы? — продолжил я расспросы.
Утерев нос платком, герр Яхманн ответил:
— Он представлял величайшую опасность для своего хозяина. Мартин Лямпе стал… незаменим.
Я внимательно всматривался в бледное лицо Яхманна. Губы его дрожали, глаза горели болезненным огнем. Казалось, Мартин Лямпе в него самого вселяет ужас.
— Каким образом он мог представлять для него опасность, сударь? Я вас не понимаю.