Кровь баронов
Шрифт:
— Бедная девушка, — прошептала графиня, — ваше поведение с ней…
— О да! Я виноват! Я знаю, ваши упреки — ничто в сравнении с мучениями моей собственной совести! Но что же мне делать? Мое сердце наполнено вами, и все остальное мне противно. Я отдал бы полжизни за то только, чтобы суметь выразить вам хотя бы половину той страсти, которая терзает мое сердце.
Да, я честолюбив, да, я жесток. Я честолюбив, потому что хотел бы возвыситься до вас; я жесток, потому что ненавижу всех тех, кого чины и рождение ставят преградой между вами и мной, потому
Если Иеклейн, отвергнутый, презираемый вами, сделался грозой вашей партии, то ваша любовь переродила бы его… Может быть, он сделался бы самым крепким оплотом вашего дела, если бы только ваше сердце могло служить наградой его усердию и храбрости… Графиня!.. Маргарита! — прибавил он умоляющим голосом, стараясь отнять ее руки от лица.
Почувствовал прикосновение руки Иеклейна, Маргарита содрогнулась, как от прикосновения гадины.
— Не тронь меня, презренный! — вскричала она. Увлеченный страстью, опьяненный своей речью, Иеклейн иначе объяснял себе молчание Маргариты; но движение ужаса и отвращения, которое вырвалось у нее, показали ему истину.
— Ну, хорошо, пусть! — закричал он с бешенством. — Пусть! Я предпочитаю ваше презрение и ненависть равнодушию. Клянусь Богом, вы правы, сударыня, я — презренное животное, унижаю себя, прося, умоляя такую гордую женщину, которая думает, что человек без рыцарских шпор не имеет права ни жить, ни любить. Черт возьми, я хочу по крайней мере оправдать тот ужас, который внушаю вам.
Подойдя к двери, в которую вошла графиня, он вынул из нее ключ и бросил его в окно. Испуганная страстными взглядами Иеклейна, графиня стала призывать на помощь, но от коридора отдаляла их еще одна комната. Стены толщиной в несколько футов, как во всех замках, заглушали ее голос.
Оттолкнув Иеклейна, который снова схватил ее руку, Маргарита подбежала к стеклянной двери кабинета.
В ту минуту, как Иеклейн бросился, чтобы загородить ей путь, дверь быстро отворилась и Марианна появилась на пороге.
— Слава Богу, что ты пришла! — вскричала Маргарита. — Иди ко мне, скорее!
Воспользовавшись замешательством Иеклейна, в которое его привело неожиданное появление Марианны, графина увлекла девушку и, пройдя с ней через ее комнату заперла за собой дверь.
Иеклейн подбежал к другой двери, но вспомнил, Что сам же выбросил ключ от нее в окно.
Он осмотрелся, ища средств уйти.
— Проклятие! — пробормотал он. — Я попался! Явная невозможность бегства возвратила ему все его хладнокровие. — Постараемся принять солдат, — сказал он со зловещей улыбкой.
Он принялся расставлять мебель, чтобы устроить себе баррикаду, как вдруг услышал, что дверь из комнаты Марианны отворяется. Он вынул меч и приготовился к обороне.
Вошла Марианна. Она глядела на своего родственника без гнева и горечи, но печальнее обыкновенного. Было что-то тяжелое в ее немой, грустной покорности, так что Иеклейн был тронут, несмотря на свой гнев и беспокойство.
Он
— Прости меня, Марианна, — прошептал он, — я виноват, но эта женщина сводит меня с ума. Впрочем, если я огорчил тебя, то ты будешь отомщена, потому что, уверяю тебя, гордая графиня повесит меня.
— Графиня пошла к графу Мансбургу сказать ему, чтобы он велел взять тебя под стражу и обменять на графа, — уныло сказала Марианна.
— В таком случае, я погиб, — вскричал Иеклейн. — Гельфенштейн в руках Сары, и она ни за что не отдаст его.
— Что же с тобой будет?
— Да что! Повесят или, вернее, изрубят, потому что живым я не сдамся холопам, которые придут за мной.
Марианна опустила голову на грудь, и казалось, раздумывала.
— Пойдем, — сказала, она, — я еще могу спасти тебя.
— Ты? — удивился он… — После всего, что я…
— Увы! — прошептала девушка, заливаясь слезами. — Если бы ты во сто раз более терзал меня, я все-таки любила бы тебя. Ты никогда не умел понять, Иеклейн, как я любила тебя. Измучив мое сердце, если бы ты разбил его на тысячу кусков, то каждый кусок жил бы одной мыслью — любить тебя, одним желанием — служить тебе.
— Умоляю тебя, Марианна, не говори со мной так. Твоя доброта хуже терзает меня, чем самые жестокие упреки.
— Иди скорее. Уйдем, пока графиня не вернулась.
— Нет, Марианна, нет: после всего, что я сделал с тобой, с моей стороны было бы подлостью принять…
— Разве я не твоей жизнью живу? — прервала она. — Останемся, если хочешь, но знай, что твой смертельный приговор убьет нас обоих.
— Ну так пойдем, — сказал он, — и дай Бог, чтобы утопив мою безумную страсть в крови той, которая внушила мне ее, я мог вознаградить тебя за любовь и преданность!
Пока он говорил, она подала ему мундир конных ландскнехтов, отряд которых недавно был набран Гельфенштейном.
— Мы пойдем вместе, — сказала она, помогая ему одеваться. — Все думают, что ты здесь. Я скажу, что графиня послала меня с поручением… я сама еще не знаю, с каким… Ради Бога скорее. Если добрая и благородная графиня вернется, если она увидит, что я, бедная сирота, которую она осыпала благодеяниями, с которой обращалась, как с сестрой, помогает бежать пленнику, служащему залогом за жизнь ее мужа! О! Я кажется умру у ног ее от стыда и раскаяния.
Когда Иеклейн был готов, она провела его потайной лестницей на большой четырехугольной двор, а оттуда по коридору к выходным воротам в город Вейнсберг.
Привратник, знавший ее, думал, что графиня послала ее с поручением и без затруднений пропустил ее и мнимого ландскнехта.
Они вышли из замка и пошли прямо в город; но, предполагая, что за ними уже не следят, они повернули к тому месту, где находились аванпосты крестьянского войска.
Несмотря на все предосторожности, их заметили. Им велели остановиться. Но беглецы ускорили шаг, не обращая на крики внимания. Несколько служителей из замка погнались за ними.