Кровь боярина Кучки
Шрифт:
Иван раздумчиво щипал бороду.
– Да, страшное говорят об этом владыке. Идёт молвка, будто он варил женщин в котлах, отрезывал носы, уши, ибо жаден до чужих имений. Людей жёг, распинал на стенах, отторгая богатства. Все трепещут его, ибо он величествен, аки дуб, да рыкающ, аки лев. Язык имеет велеречивый, а мудрствование козненное.
– Отчего ж не накажут князья такого злодея в клобуке?
– спросил Род.
– На то власть киевского митрополита, - объяснил Гюргич.
– Брат Андрей строго предупредил Феодора, когда тот
– Небось не только предупредил, но и взял под стражу, - заметил Род.
– Ты так полагаешься на свой страшный сон?
– поднял растерянный взор Иван.
– От кого ж тебе стало ведомо имя епископа? Или слышанное во сне совпало…
В избе раздались шаги, послышались голоса, хотя в истобку вошёл лишь один человек - князь Новгород-Северский Святослав Ольгович.
– Дозволишь ли, брат, нам с молодым боярином остаться наедине?
– раскатисто спросил он.
Суздалец молча вышел.
– Мне впору перед тобой на колени стать, парень, - заявил северский властелин, едва они остались одни.
Род не знал, что и делать, когда кутырь в самом деле стал на колени, обхватил ноги юноши, опасаясь касаться перевязанных рук, и жалобно возопил:
– Прости, Родиславушка, своего государя. Кабы знал да ведал о ваших делах с берендейским княжичем, разве приказал бы казнить его, разве бы бросил тебя в поруб?
– Ты даже не выслушал меня, княже, - напомнил Род.
Святослав Ольгович, не названный государем, заметил это и погрустнел.
– Ныне скорблю о твоих страданиях, - с трудом поднимался он, взгромождаясь на лавку.
– Не токмо телесных, а и душевных.
– В порубе страдало тело моё, - сказал юноша, - Душа пребывала на воле.
– Телесные язвы целятся легче душевных, - попытался утешить князь.
– Правда твоя, - согласился Род и переменил разговор: - Слышно, ты с дружиной покидаешь свой город?
– Иного мне не дано, - гулко вздохнул кутырь.
– В ветхих стенах не отсидеться. Не о себе промышляю. Пекусь о княгине и детях да о свояченице с братней семьёй. Вестоноша донёс: брат принял схиму в Киеве.
– Ольгович отвернул исказившееся лицо.
– Стало быть, Изяслав Киевский освободил князя Игоря из тесного заточения, как и ты меня?
– облегчённо отметил Род.
Брат, из последних сил защищавший брата, не принял такого сопоставления:
– Ты будешь жить, беспокойный ведалец! А тот бедный узник, посхимленный, разве будет жить?
Род не откликнулся на слова кутыря.
– Когда его из поруба принесли в келью, брат восемь дней пролежал, как мёртвый, - продолжил Святослав Ольгович.
– Лишь посхимленный святителем Евфимием в обители святого Феодора выздоровел.
Радоваться ли мне за отринутого от мира? Будет ли он жить? Что молчишь?
– Не вопрошай меня, княже!
– взмолился ведалец.
– Заклинаю: не вопрошай про жизнь брата.
Сочтя, что речь шла про мирскую жизнь Игоря, Святослав изрёк:
– То-то!
–
– Послезавтра уходим. Поспеши выздоравливать.
– Ужель думаешь избежать битвы, государь?
– спросил Род.
Князь потеплел, услышав, что юноша вернулся к прежнему обращению, и мягко ответил:
– Отдаю себя и вас всех в Божьи руки.
– Надейся на высший промысел. Однако же в первой битве береги левое предплечье, - посоветовал Род.
Святослав Ольгович погрозил ему пальцем:
– Я тебе напророчу!
С его уходом затих говор за дверьми в избе.
Вошла Маврица:
– Из-за вельмож позадержались с вечерей. Встанешь или поешь, не сходя с одра?
– Встану, не торопясь. Позови Олуферя, - попросил Род, - Пособоруем семейно.
Чуть-чуть спустя лабазник с женой рядком уселись на лавку, вопросительно глядя на него.
– Благодетели, - ласково поглядел на них постоялец, - Пришла тяжкая пора. Надобно вам немедля продать имение и покинуть город. Тут наступит ад и скрежет зубов. Черниговскими хапайлами [313] Новгород-Северский будет взят на щит. Людей ждут насилия и убийства, имение - крадва и огонь.
– Куда ж мы пойдём, боярин?
– ужаснулся Олуферь.
– С гривнами да кунами вместо жизни!
– Нас обезденежит первый встречный, - всплакнула Маврица.
– Олуферя возьму оружничим, - пообещал Род.
– А тебя, Маврица, - кашеварить в обоз. Моя обережь станет вашей.
[313] ХАПАЙЛА - обирала, грабитель.
За столом хозяин с хозяйкой во все корки ругали князя, бросавшего город на произвол судьбы, и чествовали Рода, как милостивца. После вечери лабазник отправился превращать в гривны нажитое добро. К соседкам с тем же пошла и Маврица.
Род, лёжа на одре, думал горькую думу. Мысли являлись темными незнакомцами, то ли правдивыми, то ли лживыми. И не на ком было проверить их. Выздоровевший Итларь жил теперь вблизи княжого дворца в терему, отведённом половецким начальникам. Ох, этот надрывающий душу Итларь с близкой смертью в глазах!
12
Луна не солнце: белый свет обернулся синим. Но все видать. Деревня смотрит черными лицами из снежных шапок и воротников. У изб по-кошачьи светятся глаза.
– Эгей!
– богатырским стуком сотряс сонную оконницу нетерпеливый Иван Берладник, - Как зовут эту деревню?
Оконница поднялась. Трясущаяся борода ответила:
– Межемостье.
Дружинники и ополченцы уже растекались по дворам. Род, муромчанин Владимир и Берладник выбрали себе самый дальний двор, стоящий наособину. Решили: чем дальше от общей суеты, тем спокойнее.