Кровь и Клятва
Шрифт:
— Сейчас нам придётся бежать, ладно?
И мы бежим. Сначала из комнаты, в которую попали, потом из коридора на лестницу, всё ниже и ниже по ней, оттуда в другой коридор, и снова лестница. Каменная и обветшалая. Она ведёт в подземелье, из которого веет жутковатым холодом. Мы быстро проходим одно пустое помещение за другим, минуем поворот за поворотом. И по дороге нам не встречается ни одной живой души. То, что мы виляем из стороны в сторону, говорит мне о том, что это полностью заслуга Тайлоса — он хорошо изучил эти подземелья, как и места, где можно встретить людей.
И вот наконец мы замедляем шаг. Выглядываем из-за угла. У тяжёлой двери, привалившись к обветшалой стене, сидят два охранника. И оба они спят.
Тай снова берёт меня за руку и тянет за собой. Охранники не двигаются, не слышат наших гулких шагов. Мертвы?
Я не успеваю этого понять, потому что Тай толкает дверь и заводит меня в помещение. Помещение, наполненное болью и страданиями. Об этом говорят толстые прутья клеток с обеих сторон от меня и доносящиеся из-за них слабые стоны.
Я с ужасом смотрю на Тайлоса.
— Они экспериментируют с кровью эльфов и их потомков, — поджимает он губы. — Идём дальше.
Я сглатываю сухость и отправляюсь за Магом.
Пленники, мимо которых мы проходим, все, как один, исхудалые, бледные и прикованные цепями прямо к стенам.
— Тай, мы им поможем? — отчаянно шепчу я.
— Им уже не помочь, Ния, — с горечью шепчет он в ответ.
Неужели… Неужели и с мамой сделали что-то подобное?..
Я хочу спросить об этом у Тайлоса, но не могу разлепить пересохших губ.
А затем я её вижу. Вижу женщину, в которой с трудом узнаю свою сильную, деятельную и красивую маму.
Я падаю на колени у прутьев её клетки, сердце разрывается от боли, а из груди рвутся рыдания.
— Мама…
Она поворачивает голову на мой голос, открывает глаза, взгляд вспыхивает радостью, а бескровных губ касается слабая улыбка:
— Эания, родная…
Глава 10
Глава 10
На ней то же платье, в котором я видела её в последний раз, но теперь оно больше напоминает лохмотья: грязное и порванное в некоторых местах. Она сильно исхудала. А на лице и руках виднеются свежие и застарелые синяки и царапины.
В груди закипает желание убить тех, кто с ней это сотворил.
— Вот теперь ты можешь освободить меня, Тайлос, — негромко обращается мама к Магу.
Я в нетерпении сжимаю пальцами железные прутья, пока Тай вынимает из-под своей одежды связку ключей и открывает одним из них замок клетки. Затем я терпеливо жду, когда он освободит от оков её кисти. И только теперь бросаюсь в её слабые объятья и с силой прижимаюсь к её телу, чтобы разрыдаться навзрыд.
Мама что-то мне шепчет, гладит ладонями мою спину, касается волос губами. А я никак не могу успокоить рыданий. Мне невыносимо больно за неё. Столько месяцев мучений и страданий. Моё сердце вот-вот остановится, не в силах стерпеть этих мук.
— У нас не так много времени, Эания. Довольно слёз.
Я не ожидаю услышать столь привычные строгие нотки в её голосе в подобных обстоятельствах, потому мгновенно замолкаю. Поднимаю лицо и вглядываюсь в родные и мудрые глаза.
— Мой кулон, Эания, — просит она. — Вернёшь его мне?
— Мама…
— Кулон, — раскрывает она ладонь перед моим лицом.
Я сжимаю зубы, сажусь ровней, порывисто сдёргиваю через голову цепочку и вкладываю в раскрытую ладонь кулон. Мама сжимает на нём свои слабые пальцы. Её губ вновь касается едва заметная улыбка. Рука падает на грязный пол.
— Серебро лучше прочих металлов хранит заклинания, — прикрыв глаза, тихо рассказывает она. — Золото — чуть хуже. А вот железо магию тушит. — Мама смотрит на меня и предлагает: — Спрашивай, милая. Я знаю, у тебя много вопросов и на некоторые из них я ответить успею.
— Почему? — шепчу я.
Почему ты не захотела отсюда уйти? Почему позволила себя забрать, сотворить с собой такое? Почему не хочешь бороться за свою жизнь? Почему не поднимешься на ноги и не позволишь нам тебе помочь? Почему ты допустила всё это?
Если знала…
— Мне жаль, милая. Жаль, что пришлось соврать тебе по поводу твоего отца. Как и жаль, что я не могла рассказать тебе и о многом другом.
Прямо сейчас это кажется совершенно не важным, но я всё равно спрашиваю едва слышно:
— Но зачем?..
Мама касается ладонью свободной руки моей щеки, всего на мгновение, и тут же её опускает:
— Только так, а не иначе мы оказались бы там, где находимся сейчас. Если бы ты знала о своём происхождении, если бы не ненавидела отца-человека, если бы не решила, что я мертва, если бы не принесла свою клятву… Всё было бы по-другому, понимаешь? И ты была бы другой, Эания. Все мы. Но война длится слишком долго, милая. И то, что с нами творит церковь… Это мой долг, по крови и по силе, — покончить со злом, которое всё набирает и набирает силу. Правда, последнюю схватку придётся провести тебе, милая. И твоему любимому.
Я задыхаюсь от боли, а мама продолжает — тяжело, делая короткий глоток воздуха после каждой пары слов:
— Они забирают у нас кровь, творят с ней заклинания и впрыскивают в её в свою кровь. Это ужасно и мерзко. Это против природы, против сути самого мира. Их жажда власти… То, что они видят в бреду, называя это общением с Богом… Их ненависть и зависть к тем, кто сильнее них… Всё это грозит настоящей бедой и эльфам, и людям. Они никогда не остановятся в своих попытках приблизиться к божествам, за которых принимают эльфов и их потомков, а тем временем, будут убивать всё больше и больше невинных людей. Но я могу их остановить.
— Как?..
Мама снова касается моей щеки, и в этот раз её касание длится много дольше, что требует от неё очень много сил:
— Орим хороший человек, замечательный отец, Эания. Я была вынуждена забрать у него тебя, но теперь… Теперь время с тобой принадлежит ему. По праву. Я же…
— Нет, пожалуйста, — молю я, обхватывая пальцами тонкую кисть мамы. В глазах мутнеет от новых слёз, а в груди становится так тесно, что трудно дышать.
— Послушай, Эания… Я горжусь тем, что ты моя дочь. Счастлива, что провела с тобой столько лет. Рада, что научила тебя тому, чему могла научить. Я люблю тебя всем своим сердцем, милая. Ты прощалась со мной однажды, и мне очень жаль, что тебе приходиться делать это снова, но так нужно, родная. Я знаю, ты справишься.