Кровавые скалы
Шрифт:
— Мы все при смерти, Анри. Это и придает нам сил, укрепляет дух и помогает защищать истинную веру.
— Мне не забыть, как стойко они держались ради нас.
— Когда они погибают, язычников гибнет еще больше. Временная передышка — вот единственное, что мы можем извлечь из их бедственного положения.
— Вы полагаете, она продлится долго, дядя?
— Равелин и мост захвачены, стены разваливаются, оборонительные позиции окружены. Несколько дней — самое большее.
Битва вновь вспыхнула с прежней силой: турки карабкались через ров, который совсем обмелел благодаря обломкам крепостной стены и напряженным усилиям османских инженерных отрядов. С каждым натиском сарацин отбрасывали назад сталью, свинцом и огнем. Но с каждым натиском возникала и новая брешь, новые потери нес редеющий христианский гарнизон.
Ла Валетт положил руку на плечо племянника.
— Месье Гарди хорошо себя зарекомендовал, Анри.
— Я слышал рассказы раненых. Говорят, он не раз оборачивал ход битвы в пользу защитников.
— Это не изменит судьбу Сент-Эльмо. — Великий магистр смахнул тонкий слой пыли, принесенной ветром из осажденной крепости и скопившейся на его дублете. — По ту сторону равелина язычники возвели насыпь и теперь станут обстреливать из пушек и мушкетов весь форт. Наши братья погибнут туркам на забаву.
— Кристиан предложит им потеху потруднее.
— До сей поры его смекалки хватило лишь на то, чтобы избегать тяжелых ран.
Когда же итог предрешен, смекалка бесполезна. Ни Гарди, ни новые подкрепления не изменят уготованного. Всех защитников истребят. Закрыв глаза, Ла Валетт вдохнул пропитанный сражением воздух. Иного пути не было, удачный исход невозможен. Вице-король Сицилии вновь писал и вновь солгал, посулив выслать подкрепление к концу месяца. Пустые обещания, прощальные слова политика.
— Ты спрашивал, можем ли мы еще что-либо предпринять, Анри?
— Все требования будут исполнены, дядя.
— Тогда взгляни на мыс Виселиц. Что ты там видишь?
— Готовую к бою батарею Драгута.
— Которая замыкает кольцо вокруг Сент-Эльмо и ночью обстреляет наши лодки, дабы мы наверняка не сумели ни доставить подкрепления, ни вывезти раненых.
— Позвольте мне возглавить вылазку, дядя.
— Месье Гарди приходил ко мне с предложением атаковать батарею. Теперь мы лишились этого воина, однако вражеские орудия все еще на месте. Возьми с собой любого, кто потребуется.
— Я не подведу вас, дядя.
Ла Валетт с нежностью посмотрел на Анри:
— Что же случилось с моим племянником, который довольствовался книгами и мирным искусством врачевания?
— Он подружился с Кристианом Гарди и бился с турками.
— И то и другое — по-своему наука и крещение.
Анри отвернулся. Его внимание было приковано к Сент-Эльмо — судьбой назначенной могиле и чистилищу его друга и наставника Кристиана. Слова были излишни. Англичанин сражался за деньги и запретил товарищам оплакивать его. Но тем, кто остался позади, от этого не стало легче.
Телодвижение подле Анри вдруг оборвалось. Он обернулся и увидел гроссмейстера, который, склонившись, привалился к балюстраде и сморщился от боли.
— Дядя, вам нехорошо?
— Всего лишь старческий недуг. Не более.
— Не совсем, дядя. Следует незамедлительно вызвать лекаря.
— И не подумаю. — Ла Валетт выпрямился и пристально посмотрел в глаза племяннику. — Ты мой ближайший родственник по крови, а потому выслушаешь и поклянешься жизнью. Ты не видел ничего, что здесь произошло. Ты не ведаешь, в каком я нахожусь здравии. От этого зависят судьба ордена и исход осады.
— Клянусь пред лицом Всевышнего, дядя…
— Что ж, договорились. Забудем об этом.
Анри де Ла Валетт кивнул, и еще одно сомнение преумножило море тревог.
В Святой лазарет доставили Луиджи Бролью, командира защитников Сент-Эльмо. Кости его были переломаны, а лицо — исцарапано и обожжено, он же молча терпел, пока врачеватели перевязывали раны. Этот рыцарь был лишь одним из многих. Подле постели дежурил его давний друг рыцарь Большого Креста Лакруа, который говорил о былом, предаваясь воспоминаниям о проделках юности, жизни на Родосе и лучших временах. Но никто из них не в силах был забыть о темных стенах вокруг.
Мария вздрогнула при звуке орудийного залпа. Еще одна пушка нацелилась на Сент-Эльмо, еще одно железное ядро с грохотом устремилось в сторону Кристиана. Она шепотом помолилась и склонилась, чтобы приложить горячие камни к гниющей ноге очередного раненого. Мужчина вскрикнул.
— Прошу простить меня, месье. Это необходимо, чтобы извлечь яд.
Повторив процедуру, Мария услышала резкий вздох и сдавленные всхлипы. Спустя день он станет бредить, спустя два потеряет ногу, а спустя три — умрет. Во всем, что происходило, заключалась некая мучительная предсказуемость. В глазах солдат Мария могла прочесть будущее, одним прикосновением отличить ночной озноб от предсмертного холода.
Кровь громко закапала в чашу, когда лекарь вскрыл вену лежавшего ничком рыцаря. Словно недостаточно крови было пролито на поле брани. Мария вошла в следующий альков и, опустив на пол лампу, склонилась, чтобы осмотреть повязки раненого. Личинки кормились, поглотив уже большую часть сгнившей плоти.
— Мужайтесь, месье. Вы поправляетесь.
— Не обманывайтесь, миледи. Сент-Эльмо прикончил меня.
— Его дух воспрянет и вдохновит других.
— Если уж сам командующий лежит здесь, то итог очевиден.
— Но Господь еще может вмешаться. — Руки Марии тряслись, когда она бинтовала рану.
Солдат сжал в ладони пальцы девушки.
— Если бы вы побывали там, миледи, то убедились бы сами: Господь уж давно оставил форт.
Чей-то голос умолял принести воды. Мария поспешила прочь, желая поскорее завершить беседу и избавиться от предательского чувства и подступивших слез. Она позволяла себе плакать, лишь уединившись в своих покоях. Ей довелось увидеть и услышать то, с чем она никогда не сталкивалась, сидя в тесной клетке Мдины, такие чудеса отваги и ужасы войны, которых не могла и вообразить. Марию захлестнула жалость к израненным воинам. Но вместе с жалостью проснулась и зависть, ведь совсем недавно эти солдаты были рядом с Кристианом, делили с ним все опасности. Она такой возможности не имела. Какое глупое и эгоистичное чувство, но заглушить его будет совсем не просто. И все-таки… Вновь тот же голос попросил воды.