Кровавые скалы
Шрифт:
— Она значит многое.
— Оставь свой пыл для грядущей схватки, а печаль — для павших и умирающих собратьев, подобных Кристиану Гарди. Я стану коротать время, прежде чем вновь появлюсь из заключения. Тогда как воинам Сент-Эльмо вернуться не суждено.
Двое стояли в безмолвном единении, великий магистр и жертва его войны. Оба предполагали подобный поворот событий, оба понимали, что осажденное братство способно обратить гнев на самих себя или рвать других на куски. Ради ордена и благоприятного исхода осады мавр был осужден на заточение. Настал несчастливый день тягостных времен. Таково искусство выживания.
Все шло привычным порядком: утренний обстрел уступил место атаке янычар, неистовой ярости и кровавой сече. Шесть часов защитники форта сражались с турками и каждый раз встречали натиск врагов и отбрасывали их назад, каждое столкновение оставляло позади разбросанные человечьи внутренности и новые трупы. Рухнул последний участок стены, похоронив под собой сотни воинов с обеих сторон. Мушкетные пули и двуручные мечи кромсали плоть. Христовы воины вновь выстояли, провожая отступающих врагов радостными возгласами. Но этот день оказался особенным, ибо должен был стать последним. Настал вечер пятницы, 22 июня 1565 года, тридцать четвертый день осады. Когда за аванпостом померк дневной свет, выжившие собрались вместе, чтобы приготовиться к смерти. Их борьба подошла к концу. Сражаться осталось недолго. Они совершили достаточно, сделали все возможное. Грядущий день готовил самый холодный рассвет и последний сокрушительный удар.
Стемнело, и от пристани у подножия Сент-Анджело отчалило несколько шлюпок. На борту сидели воины, обреченные на погибель, пожелавшие присоединиться к собратьям в последней битве. Напрасный жест, бессмысленная миссия. Но религиозные порывы не нуждались в объяснениях. Даже евреи оказались в шлюпках среди рыцарей и их сторонников — воодушевленные образами героизма, они решили вызваться добровольцами. Это был самый разношерстный отряд самоубийц.
Анри де Ла Валетт, племянник великого магистра, пригнувшись, сидел на носу второй шлюпки. Он разглядел впереди искаженные и изрезанные очертания форта, бесформенную массу, напоминавшую не более чем беспорядочную груду надгробий. Жуткое место. Где-то там, на камнях или под ними, покоился его друг Кристиан Гарди, полуживой или уже мертвый, но решительный и храбрый до последнего вздоха. Такова сущность любой легенды и сердце каждой трагедии. Как много бы дал Анри, чтобы оказаться рядом с ним, встретить врага лицом к лицу вместе со своим братом по оружию и наставником! Однако он подчинится воле дяди и вернется в Сент-Анджело.
Шлюпка скользила сквозь расколотую тьму, солдаты молчали, гребцы склонялись и разгибались за веслами. Каждый воин нес собственные помыслы, скрывал свои страхи. Они были обречены, но никто не позволил себе дрожать при мысли о грядущем и не мог отрицать неминуемость гибели. На горизонте вспыхнул и потух сигнальный огонь. Яркий свет заставил солдат отшатнуться. Они почти добрались до берега и теперь неторопливо гребли к пристани у подножия утеса. Засада обошлась бы дорого. Воины сильнее сжали в руках пики и аркебузы и, учащенно дыша, едва слышно шептали последние молитвы. Они прибыли сюда во имя Господа и вскоре встретятся с Ним.
— Назад! Назад! Они ждут нас!
В суматохе весельных ударов и панической спешке первая шлюпка стала разворачиваться. Позади, вдоль береговой линии вспыхнули первые мушкетные залпы, обнаружившие ловушку. Турки поджидали их. Свинцовые пули плющились о дерево, подбрасывая в воздух щепки. Анри пригнулся. Он криком приказывал своим людям поворачивать назад и призывал командиров других шлюпок растянуть строй и спасаться бегством. Они должны были догадаться, предчувствовать, что тишина окажется лишь прелюдией, а молчание пушек — предвестником обстрела. На пристани палили шрапнелью, наполняя воздух металлическими осколками, подсвечивая берег и столпившихся врагов. Ловушка раскрыта.
Адмирал Пиали не унимался. Турки атаковали на шлюпках, стараясь окружить уплывающие шлюпки и перестрелять всех солдат. Враги нагоняли. Началась мушкетная дуэль и погоня; раздались треск и хлопки ответных залпов, крики раненых, плеск падающих в воду тел, эхом разносившийся в устье гавани. Маленькие шлюпки ордена едва ушли от преследователей, но передышка оказалась временной. Пронзительной какофонией залпов разразилась батарея Драгута на мысе Виселиц. Каменные ядра проносились и прыгали над поверхностью воды, пролетали над головой и устремлялись между напрягавшими последние силы командами гребцов. Раздосадованные неудачей воины заплакали. Сент-Эльмо был потерян, а их братья остались погибать в одиночестве.
— Молись за нас, грешных, ныне и в наш смертный час…
Безмолвие окутало форт и четыре сотни душ, выживших за его стенами. Делать было особенно нечего, и оставалось лишь ждать, совершать религиозные обряды, исповедоваться и принимать Святое причастие из рук двух капелланов, отказавшихся покидать Сент-Эльмо. В окрашенном пламенем мраке воины обнимались и прощались друг с другом. Так много собратьев погибло на их глазах. Один за другим или целыми отрядами их скосило, разорвало на части, превратив в бесформенные останки. Ради них эти упрямцы, оставшиеся от былого гарнизона, будут биться до конца. Они видели, как шлюпки спешно возвращались в Сент-Анджело, ощущали постоянное тягостное присутствие турок.
Гарди двигался ползком между дальними позициями, изредка заговаривая, подбадривал солдат и раздавал хлеб, смоченный в разбавленном вине. Их последняя вечеря.
— Благослови тебя Бог, Кристиан, — пробормотал слова благодарности один из раненых солдат.
— Отдыхай, друг мой. Нынче утром силы тебе еще пригодятся.
— Не сомневайся, я унесу с собой в могилу не меньше дюжины сарацин.
— Оставь пустую похвальбу. Земля усеяна плодами твоего труда.
— А воздух пропитан ими. — Солдат громко рассмеялся. — Дыши глубже, Кристиан. Вдыхай запах гниющих турок. Божественный аромат.
— Мы совершили стоящее дело.
— Мы совершили подвиг стойкости. Мы столь долго противостояли беспощадным язычникам, что об этом будут помнить через сотню и даже через пять сотен лет.
— Если об этом будут помнить в серале Константинополя, то мы уже добились настоящего триумфа. Султана назовут Сулейманом Бесславным.
— Я бы назвал его еще кое-как.
Они тихо беседовали, поминая павших друзей, героические деяния, и говорили о грядущем часе. Сент-Эльмо стал их домом и могилой, местом, где обитали знакомые и уже привычные ужасы.
Протянув руку, солдат сжал ладонь Гарди:
— Благодарю тебя, Кристиан. Ты первым вступал в бой и был храбрее всех.
— Меня окружало воинство.
— Воинство теперь стало горсткой, а горстка обратится в пыль.
— Даже пыль способна ослепить турок. Сегодня мы отправили на тот свет почти две тысячи сарацин.
— Завтра перебьем не меньше.
— Побереги свой гнев, солдат. Мы вместе устремимся к райским вратам.
Гарди двинулся дальше, продолжая свой неспешный методичный обход, который напоминал своего рода паломничество, став последней возможностью прикоснуться к здешним камням, пройти по окровавленной земле, где пали собратья. Изредка над головой посвистывали мушкетные пули. Кристиан восхищался упорством вражеских стрелков и уже привык к ним. Оставались считанные часы, прежде чем завершатся сборы и начнется финальное наступление.