Круги ужаса(Новеллы)
Шрифт:
— Крол, вы очень умный человек… — я запнулся, подыскивая уместное слово, чтобы понравиться ему, — и злокозненный…
Злокозненный очень трудное для произношения слово и может польстить человеку с обширными знаниями.
Крол сурово глянул на меня и приказал угостить лучшим виски, какое было в этом заведении.
— Исаак Пфейл дает мне шхуну «Майская улыбка», груженную виски и ромом, чтобы я отвел ее на Ромовый путь. Старая посудина пропускает воду, как дуршлаг. Она не отойдет от Гэлуэя и на сотню миль, как затонет, словно
— Прекрасно, — кивнул Крол, — страховку, конечно, выплатят, но можно сделать и кое-что получше.
Он склонился к моему уху и минут десять шептал наставления.
— Потребуй наполнить бутылки в ящиках и бочонки настоящим виски, а не водой, как не преминет сделать этот паршивец. Он не останется в накладе, когда получит страховку за «Майскую улыбку».
Так я и поступил. Исаак клялся, стенал и плакал, но я настоял на своем, говоря, что морские течения частенько прибивают ящики и бочонки к земле и у меня нет желания объясняться с канальями из морского суда.
Сучий сын загрузил судно спиртным под завязку, а затем застраховал на такую сумму, какой оно и не стоило.
Но это уже не мои дела.
Неделю спустя Крол и трое его помощников покинули судно, пожелав нам удачи.
— Поверь, — сказал на прощание этот выдающийся человек, — теперь шхуна выдержит любую бурю и вернется домой, ибо хороший ремонт есть хороший ремонт.
Той же ночью я забрал экипаж, трех матросов и кока-негра, а на восходе солнца шхуна «Майская улыбка» уже летела навстречу приключениям.
Едва туманы проглотили тень Уэссана своими ненасытными белыми глотками, я выбросил в море три спасательных круга, шлюпку, обломок доски с надписью «лыбка» и несколько бутылок с письмами, что капитан шхуны Мэппл Раллиш принял достойную смерть, как и положено моряку.
Пфейл вписал в фальшивые документы имя Мэппла Раллиша, а подделаны они были на славу, даю слово.
Затем я на люльке спустился за борт с банкой белой краски, и наша шхуна стала называться «Милая Уинни».
Мы чудесно завершили вечер, распив ящик виски и поколотив негра Самми Коу.
А теперь…
Боже! В моей голове словно образовалась дыра — сквозь нее видны море, небо и птицы.
Однажды утром мы бросили якорь в виду Лонг-Айленда. Там стояло множество пароходов и шхун в ожидании хорошего настроения и смелости бутлегеров.
Мы ждали долго. Но никто не явился.
На горизонте тянулись длинные шлейфы дымов. Проклятая флотилия береговой охраны следила за нами.
Но разразилась буря.
Она обрушилась на нас мраком и грохотом, словно небесам вспороли брюхо, и они растеряли все свои внутренности.
Я приказал Самми Коу читать молитвы, а матросам намертво закрепить груз, а потом вежливо произнес:
— Господи, вручаем свои жизни в Твои руки.
И буря шарахнула нас под зад.
Благословенная ночь!
Три американских патрульщика и пять катеров таможни затонули вместе с экипажами, а шхуна бросила якорь в чудной бухточке к северу от Провиденса, где милые люди купили весь груз по королевским ценам, хотя Герцлих рыдал целый час, сожалея, что мы не запросили больше. Пришлось призвать его к порядку, отходив веревкой с двумя узлами.
Затем подул ветер с запада, сухой, как ирландское виски, и понес нас к Англии. Словно мы его заказали на нужный час и день, как говорил Тедди Раддл.
Я настроился на философский лад.
Я по Гамбургу гуляю, Дев чудесных созерцаю, Но прекраснее тебя Не найду я никогда…Так напевал Герцлих.
— Герцлих, — спросил я, — у нас много денег. Что ты сделаешь со своей долей?
— Куплю серебряную окарину, — тут же ответил он.
— Это же пустяк.
— Тогда засяду с окариной в пивнушке и не выйду из нее, пока у меня будет хоть один пфенниг.
— А я куплю замок. Замок в лесу для крошки Уинни. Она самая красивая девочка в мире…
— Тебе не хватит денег, — ухмыльнулся он. — Замки дорого стоят. Лучше пропей барыш.
Я мог бы растянуть свой рассказ, изложив планы Брасса, Шнабеля, Раддла и негра, но зачем. Их желания не шли дальше выпивки и гулянок с девицами. Раддл собирался играть на бегах. Я понял, что только мои планы чисты и прекрасны и Бог простит отцу, совершившему преступление ради самой красивой девочки в мире.
Я налил им в суп отравы.
Первым сдох негр Коу, он корчил ужасные гримасы, от которых мы едва не умерли со смеху, но через час стонали и плакали все, не отставал от них и я.
— Лихорадка… Желтая лихорадка, — икал Шнабель.
И я икал, передразнивая его.
Он умирал у трапа на палубе.
Затем стоны затихли, и слышался лишь шорох парусов.
Герцлих упал на руль.
Глаза его были широко открыты. Окоченевшие ноги Джека Брасса торчали из-за огромной бухты канатов и просмоленного полотна.
Закутанному в одеяло Тедди Раддлу удалось выбраться на палубу — он бредил и нес полную чушь.
Я похоронил остальных по морскому обычаю, зашив в мешки и прочитав положенные молитвы.
Разве можно было сделать больше?
Море… море… ночное море.
День был прекрасным — солнце и лазурное небо, — но в каюте царил полумрак.
Из-за отвратительной привычки Раддла и Брасса плевать в иллюминаторы стекла помутнели.
Я с осторожностью приоткрывал дверь и заглядывал в окно, но напрасно — ничего необычного не замечал.