Круги ужаса(Новеллы)
Шрифт:
Теперь Билл Кокспур знал, как угодить духу дома.
Поскольку с этого момента в игру вошел я, то возьму слово у Билла и начну рассказывать от себя.
Фантастическая история моего бывшего компаньона не очень меня потрясла. К тому же и Билл не ожидал от меня бурных эмоций.
Мы видали и не такое. Так в Пуэнт-а-Питр мы скормили акулам двух зомби, которых наслал на нас один антильский колдун, а затем свели счеты и с ним, натравив на него гадюку. Мы с Биллом научились справляться с ужасными созданиями,
Когда Билл замолчал и приготовился отдать должное бутылке рома, я спросил его:
— В самом начале разговора речь шла о какой-то выгоде. Пора затронуть этот вопрос.
Билл почесал подбородок и выждал некоторое время прежде, чем приступить к столь важной проблеме. Наконец он выпалил:
— Если Сторкхаус щедро платит каждый раз… э-э-э… за поступление, значит, у него где-то припрятан шерстяной чулок. Надо отыскать его, не поставляя ему… любимого блюда.
Можно начать с камбуза и развалить дом по камешку, но не думаю, что это хороший метод. Мерзавец, кроме странного пищеварительного тракта, обладает еще и «духом». За него и надо взяться. Дух против духа или разум против разума. А этим разумом, мне сдается, вы и наделены, капитан! Не сердитесь, если я напомню, что голландский шкипер — а он был далеко не дурак — говорил, что капитан Тадорны не только самый опасный бандит в Карибском море, но и хитрец из хитрецов.
— Итак, — ответил я, — речь идет о том, чтобы выманить у Сторкхауса талеры и соверены, не кормя его. Следует попытать счастья.
Билл сплюнул на землю, пожал мне руку, и мы опустошили бутылку рома. Пакт был заключен.
Когда я вошел в Сторкхаус, бросил взгляд на дьявольский кожаный мешок, издававший урчание, и обследовал весь дом, то подумал об иголке в стоге сена.
— Не каждый день так везет, что на тебя нападает бродяга, — простонал Билл Кокспур.
Это вопль души навел меня на размышления.
Я попытался войти в контакт с «духом» дома, но тщетно; тот оставался глух к моим мысленным поклонам и увещеваниям.
Однако некая мыслишка у меня затеплилась, но я ее отбросил, вернее, похоронил в глубине души и… сделал это из страха. Я опасался, что «дух» пронюхает о моей мыслишке, найдет защиту от нее, а вернее, от ее носителя. И защита будет на уровне его дьявольских возможностей!
Билл выходил из Сторкхауса только по ночам, думая — и не без оснований, — что его по-прежнему разыскивает полиция. Я встречался с ним на постоялом дворе, где он не скупился на траты.
Каждый вечер, когда нам подавали груши и сыр, дверь открывалась, и миленький женский голосок предлагал:
— Цветы, господа… Цветы, пожалуйста!
Светловолосая очаровашка-цветочница доставала из плетеной корзины букетик фиалок и протягивала нам.
— Покупаю всю корзину! — говорил Билл, и по его лицу было видно, что он втрескался в малышку по самые уши.
Хотя я уже давно считал себя свободным от такого горя, как радости любви, что-то в моем старом сердце вздрагивало, когда появлялась Энни. Я считал ее совершенством и не только из-за шапки волос цвета спелых колосьев, золотых блесток в авантюриновых глазках, насмешливой складке в уголках рта, но и из-за простенького платья из органди, легкой накидки и шляпки, вздернутой на эльзасский манер…
«В моем возрасте, — повторял я себе, — было бы глупо ревновать Билла. Он и помоложе, и пока побогаче, но если он причинит малышке зло, я сверну ему шею, как цыпленку».
Это была интермедия в повседневной жизни, заполненной пустыми хлопотами, которых требовал от нас Сторкхаус. У Билла начало портиться настроение. Небольшая кучка талеров таяла, как снег под солнцем, и он задавал себе вопрос, отыщем ли мы средство сорвать куш с «духа» дома. Если только не…
Погода стояла собачья, и на пустынные улицы Хильдесхайма падало столько же черепиц, сколько и градин, когда я, вымокши до костей, вошел в Сторкхаус. Я замерз и был в поганом настроении. Мне хотелось поделиться с угрюмым Биллом своей идеей, даже если на нас обрушатся все силы ада.
Я шел через прихожую и вдруг застыл на месте: в воздухе носилось что-то странное и ужасное. У подножия лестницы валялась огромная золотая монета… Из глубины прихожей доносились бульканья и отрыжка: комната переваривала пищу. К обычному зловонию примешивался легкий запах фиалок.
Я в ужасе покачнулся. И заметил в углу платьице, накидку и эльзасскую шляпку. Потом едва не наступил на корзину из золотистой соломы.
Я обернулся, услышав крадущиеся шаги.
В нескольких шагах от меня стоял бледно-белый Билл Кокспур, в его глазах горело пламя убийства.
— Раз вы не были столь умны, чтобы отыскать клад чудовища! — взревел он.
Я не произнес ни слова, но он прочел на моем лице свою участь, ибо вдруг сверкнуло лезвие его ножа. Но он забыл, что есть кое-что быстрее ножа, особенно если я держу руку в кармане пальто. Ведь я без промаха стреляю сквозь одежду…
Нож выпал из его рук и залился серебряным смехом на плитах пола. Билл Кокспур рухнул, держась обеими руками за живот.
— Вы выиграли… Я умираю…
— Не совсем еще, в тебе остается достаточно жизни, чтобы окончить ее рядом с цветочницей Энни.
Он в ужасе закричал:
— Нет… нет… не это, босс… Прикончите меня пулей, но не это!
Я не снизошел к его отвратительной просьбе. С плачем и руганью я подтащил его к проклятой комнате.
Он исчез в луже слюны и кислоты.
По плитам пола зазвенел водопад золота и серебра.
Я всегда утверждал, что деньги не имеют ни запаха, ни цвета. В моей собачьей жизни карманы не раз были полны мокрыми от крови монетами. Но есть такие деньги, которыми я не оскорблю и подошвы своих сапог. Поэтому я плюнул на богатство, рассыпанное вокруг меня.
Приди идея ко мне раньше, события могли бы принять иную окраску. Идея была проста, и даже безмозглый Билл Кокспур мог до нее додуматься.