Круги ужаса(Новеллы)
Шрифт:
— Если так будет продолжаться, наша встреча обречена на провал, — разозлился Кот Мурр. — А мы собрались…
— Чтобы завершить… — подхватил я.
Герр Кюпфергрюн улыбнулся и вновь поклонился.
— Простите… — начал он по-немецки и спохватился: — Я решил, что небольшая преамбула необходима. Кто смирится с моей трубкой, тот смирится и с образами, возникающими при виде паровой машины и даже самолета.
Во
Герр Кюпфергрюн замолчал.
Во тьме послышалась возня, и я попытался разглядеть, что происходит. Тщетно! Глаза не могли пронзить столь плотный мрак, несмотря на яркое пламя очага и колыхание огоньков трех свечей.
К счастью, мне на помощь пришел видящий в ночи Кот Мурр.
— Хм, — возмутился он, — нарушен заведенный порядок. Я знаю классиков. Вы этого сказать не можете, Уип, и, изучи вы шедевр Чосера так, как я, вам бы было ведомо, что еще должны взять слово Франклин, шкипер, красильщик и пристав церковного суда. Но я их здесь не вижу. Я различаю во мраке отвратительные лица, но мне они незнакомы. Быть может, с нами сыграл злую шутку сам дьявол… Вернее, не с нами, а с нашим замечательным Чосером, и такое происходит не впервые. Вам понятно?
— Нет, — жалобно простонал я. — Нет и нет!
— Ну и дела, — проворчал Кот Мурр, — мне бесконечно стыдно лежать на коленях непроходимого тупицы, пропахшего грошовым табаком и кислым пивом, к тому же одетого в дешевую колкую шерсть!
Я уже не слушал его: мои глаза свыклись со скупым светом и стали различать неясные формы.
В зале присутствовали не только люди, но и какие-то странные существа с неясными очертаниями. Мне даже показалось, что в отблеске очага или свечи возникало издевательское лицо Рейда Ансенка. Я поделился наблюдением с Котом Мурром. И тот ответил:
— Само собой разумеется. Он у себя дома.
Я хотел убежать, но не смог даже привстать — Кот Мурр, устроившийся на моих коленях в позе Сфинкса, весил целую тонну.
— Господа, — произнес наконец герр Кюпфергрюн, печально всхлипнув, — я расскажу вам ужасную историю…
Окончилась война 1914 года, мир, пребывавший в печали по жертвам, по-прежнему терзали беспокойные события. Над многими странами продолжали реять черные птицы несчастья… В том числе и над Ирландией… Кошмар смутных годов, 1919 и 1920, призывал новые кошмары…
Ирландское жаркое
Ирландское жаркое — Бараньи отбивные — Лепешки с телятиной или беконом.
Меню было написано мелом на школьной доске. Доска вместе с фонарем, источающим синеватое пламя, и вырезанной из жести вывеской, с которой дожди смыли название, выглядела своеобразной рекламой нищеты на углу Найт-Рэвен-стрит.
Только
Дейв Ламби поднялся по нескольким ступенькам и попал в многоугольную прихожую, настоящее логово паука.
Из-за неприятных ассоциаций в голове сразу возник образ гнусного насекомого. Но привычная тяжесть револьвера в кармане у левого бедра успокоила. Он пожал плечами и шагнул в темную щель, оказавшуюся коридором с тусклой коптящей лампой.
Аппетитный запах горячего рагу встретил его, как гостеприимный хозяин гостя, вымокшего под октябрьским дождем.
— Что-нибудь съем, — пробормотал он.
И тут же мысленно отметил странную атмосферу заведения — свет, шумы, запахи.
Лампа оказалась единственным кружком света, лучиком, пробивавшимся сквозь дырку в занавеси.
— Взгляд одноглазого кота, — усмехнулся Дейв, отбросив ее.
В глубине коридора колыхалось пламя печей — красная заря в конце туннеля. Из кухни доносились приятные звуки — шкварилось горячее сало, булькала вода в кастрюлях, потрескивало мясо на сковородах, звякали тарелки, из бутылок с бульканьем лилась жидкость, словно пародируя влажные поцелуи взасос.
Исходя голодной слюной, он принюхивался к аромату горячего мяса и острых приправ, к которому примешивался странный сладковатый запах.
— Он знаком мне, — прошептал Дейв.
Вдруг перед его глазами побежали кадры немого кино — залитые грязью траншеи, где кровью истекали трупы томми и серо-зеленых.
— Здесь пахнет смертью и кровью… Фу!
На улице от порыва ветра грохнула вывеска; вдалеке хлопнул выстрел, и кто-то пронзительно взвыл от боли.
Красные отдушины печей ответили эхом предсмертного хрипа. Но тут в стене открылась дверь, из проема хлынул свет, и донеслась разудалая музыка модного регтайма, звон треугольников, колокольчиков и ксилофона.
— Нигде, — убеждал Дейва сосед по столу, — вы не получите столько мяса за десять пенсов.
Но длинные розовые ломти мяса сразу отбили аппетит у Дейва — коричневый соус с тонко нарезанным жареным луком уже успел застыть.
— Ах! — пробормотал сосед. — Телячье жаркое с луком… Деликатес!
— Вы действительно считаете, что это телячье жаркое? — робко спросил Дейв.
— А если даже мясо кита, шакала или белого медведя? — огрызнулся собеседник. — Его величество желают получить за десять центов осетрину на вертеле или молочного поросенка под острым соусом?
Дейв Ламби обратил внимание, с какой жадностью люди набрасываются на мясо, топчась перед небольшими железными столиками.
Они торопливо пожирали порции розового мяса, залитого бурым соусом, и запивали мутным пивом горы тушеной баранины с луком. Чавканье и сытая отрыжка изредка прерывались веселыми возгласами, рассекавшими тяжелую атмосферу зала:
— Всего за десять пенсов… Всего за десять пенсов!
В толпе людей, чьи внутренности точил вековой, наследственный голод, мелькал силуэт странного человечка в синем рединготе и цилиндре из розовой бумаги.