Круглая Радуга
Шрифт:
– Тшш.– Складки на высоком лбу аптекаря поперечно скрещиваются от сооперности. Криптон проходит вглубь к полкам и наблюдает освещённую комнату сквозь бутыль болеутоляющего, пока не закончилась опера. Возвращается как раз вовремя, чтобы услышать вопрос свиньи: «Ну а куда ещё он мог пойти?»
– Мне доходит через третьи руки,– Бёрдбери кладёт шприц, которым дирижировал.– Спроси вон Криптона, он чаще выходит в свет.
– Приветики, кореш,– грит Альберт,– как насчёт сделать прививочку?
– Я слышал Шпрингер приезжает сегодня.
– Впервые слышу. Но смотайся к Пуци, тут-то зачем торчать. Такие все дела там делаются.
Свинья оглядывается на часы на стене: «Сегодня распорядок
– Слушай Криптон, тут большая шишка из ГПОГ нагрянет с минуты на минуту, так что как знаешь, только... – Они препираются о трёх унциях кокаина, свинья принялась благовоспитанно листать старый NewsoftheWorld. Вскоре, припластыривая последнюю из наполненных кристаллами бутылочек на свою голую ногу, Криптон приглашает всех на бой чвырлами: «Бодайн собрал крупные ставки. Народ прибывает со всей Зоны».
– Моряк Бодайн?– спрашивает изумлённая плюшевая свинья.
– Он король Каксэвена, Хрюша.
– Ну мне случалось выполнять его поручение в Берлине. Скажи ему Ракетмэн грит привет.
Криптон, клёш подвёрнут кверху, открывая бутылочку, просто убедиться что там в ней у него, застывает вылупившись: «Это ты про тот гашиш?»
– Ага.
Криптон внюхивает большую щепоть снежинко-белого в ноздри, за правой в левую. Мир проясняется. Горькие сопли начинают стягиваться в упрямый кулак в глубине его горла. Потсдамский Съём уже составная часть фольклора Зоны. Может эта тут свинья хочет примазаться к славе Ракетмэна (в существовании которого Криптон никогда не был уверен)? Кокаиновые подозрения, ползучи и паскудны как крысы… блеск флаконов тысячи оттенков, голоса из радио, спинка и рукав мохнатого пальто свиньи пока Криптон тянется погладить… нет ясно, что свинья ничего не высматривает, не лягавый, не сбывает товар и никого не собирается нагреть... – «Просто хотелось посмотреть как оно на ощупь, понимаешь»,– грит Криптон.
– Конечно.– Тут, откуда ни возьмись, в дверях полно красных касок, кожи, меди. Криптон стоит не шелохнётся, в одной руке крышка от открытого кокаина.
– Слотроп?– Сержант, что тут за главного выступает вперёд, рука сбоку на кобуре с пистолетом. Свинья взглядывает на Бёрдбери, который покачивает головой, нет, не я, типа как бы хочет сказать.
– И не я тоже,– Криптон считает нужным вставить.
– Ну кто-то ж заложил,– бормочет свинья, по виду очень обидевшись.
– Секундочку,– шепчет Альберт. Затем к ВП,– прошу прощения,– делает два шага к выключателю на стене и гасит свет, Слотроп моментально рванул сквозь все вопли мимо стола Бёрдбери бу-бух в высокие полки с лекарствами, от которые его соломенное брюхо спружинивает, но они потом падают на кого-то ещё с оглушительным грохотом стекла и воплем—дальше по чёрной темени прохода, выставив руки, чтоб не наткнуться, к задней двери, где встречает Криптона.
– Спасибо.
– Скорее.
Снаружи они срезают к востоку, в сторону Эльбы и доков, несутся с топотом, оскальзываясь на грязи луж, спотыкаясь через глубокие колеи грузовиков, ветер взвихряется среди ангаров, хлещет им в лицо, кокаин крапает маленькими белыми всплесками из-под левого клёша Криптона. Позади них облавщики орут и светят фонарями, но, похоже, не знают куда они делись. Хорошо. «Иди дорогой жёлтых кирпичей»,– напевает Альберт Криптон, высоко,– «иди дорогой жёлтых кирпичей»,– это ещё что, неужели он, да, так и есть, ещё и подскоки сука делает...
Совсем скоро, задыхаясь, они прибывают на пирс, где Бэдас и его отряд, четвёрка туманно-серых подлодок-поросят, пришвартованы, к предстоящему бою на чвырло-ложках в центре шаткой, крикливой толпы гражданских и военных пьяниц. Жилистый Авери Пёрфл, бакенбарды гладки словно котика мех в бледном свете, Адамово яблоко проворачивается по четыре-пять нервно взвинченных циклов в минуту, пританцовывает вокруг своего противника, безмятежно быковатого Сент-Джон Бладери, чвырло-ложки обоих в позиции выжидания, заточенные края отблескивают.
Криптон прячет Слотропа в мусорный ящик и отправляется на поиски Моряка Бодайна. После нескольких коротких, посверкивающих финтов, Пёрфл переходит в ближний, быстрый как боевой петух. Косым высоким, который Бладери пытается парировать тройным, Пёрфл рассекает блузу Командоса и пускает кровь. Но когда он пытается отпрыгнуть, похоже, задумчивый Бладери водрузил свой увесистый боевой ботинок на пижонистый туфель Американца и припечатал к месту, где стоит.
Устроитель Бодайн и два его поединщика яркие кристалы просвещённости в этом отравленном сером сборище: добрая половина толпы пребывает в предгорьях потери сознания, а остальные не вполне уверены, что вообще тут происходит. Некоторые думают, что Пёрфл и Бладери в натуре озверели друг на друга. Другим кажется, что это всё для смеха и они хохочут в подходящие моменты. Время от времени дополнительная пара вспученных глаз всплывает в ночных надстройках боевых кораблей и они смотрят, смотрят...
Пёрфл и Бладери сделали выпад, каждый свой, одновременно и теперь находятся corps`a corps—со скрежетом и звяком чвырло-ложки сцепились намертво, локти напряглись и упёрлись. Исход зависит от дара сухопарого Пёрфла к обманкам, поскольку Бладери, кажется, готов удерживать эту позицию всю ночь.
– Ракетмэн тут,– Криптон дёргает Бодайна за вланый помятый ворот,– в свином костюме.
– Не сейчас, мэн. Ты принёс тот, а!—
– Но, но полиция у него на хвосте, Бодайн, где мы его спрячем?
– Какая разница, это какой-нибудь раздолбай и больше ничего. Ракетмэну тут делать нечего.
Пёрфл отдёргивает черен своего чвырла, переклонившись на сторону, удерживая зубцы своего оружия в замке с зубцами Бладери, тянет Командоса достаточно долго, чтоб высвободить свою ступню, затем ловко расцепляет ложки и оттанцовывает прочь. Бладери восстанавливает равновесие и пускается в тяжеловесное преследование, применяет серию колющих, а затем перебрасывает чвырло-ложку в другую руку и неожиданно наносит Пёрфлу режущий, глубокая ссадина на шее моряка приходится мимо сонной артерии, но совсем на чуть-чуть. Кровь окропляет белый джемпер, чёрная в свете дуговых ламп. Пот и холодные тени глубоко залегли в подмышках бойцов. Пёрфл, от боли забыв осторожность, налетает на Бладери, вихрь одичало слепых тычков и рубилова, Бладери едва ли нуждаясь в увёртках, покачивается от колен и выше как громадный уверенный пудинг, наконец, улучает момент ухватить кисть руки Пёрфла с ложкой и крутануть его, как девушку в коленце джитербага, спиной к себе, его собственное лезвие попрёк Адамова яблока Пёрфла, готовое располовинить. Он подымает глаза, оглядывается, задыхаясь, исходя потом, выискивая местоположение какой-нибудь власти, что просигналит ему прикончить.
Ничего: только сон, рвота, содрогания, призрачно цветочный запах этила, основательный Бодайн пересчитывает свой барыш. Никто толком не смотрит. Тут и доходит Бадери, а сразу же и Пёрфлу, объединённым заточенным краем чвырла и ничтожным приложением силы достаточным для того, чтобы наполнить их общий мир смертью, что никто ведь не говорил драться до самого конца, верно? Что каждый получит свою долю, кто бы ни победил, так что разумнее сейчас разойтись и вдвоём вклещится в Бодайна за платой, да найти перевязочный пакет и йод тоже. И всё же они затягивают своё объятие, Смерть во всей своей мощи напевает им романтичные песни, укоряя, что ж вы за людишки такие серые… Вот только-то и всего, да? И это у вас жизнь называется?