Круглая Радуга
Шрифт:
На Мануэле только лишь высокий гребень и мантилья чёрного кружева, тене-цветы спадают до её бёдер, профессиональная улыбка толстяку Американцу, что уже начал возиться с пуговицами своей униформы.
– Опаньки-мопаньки! Эй, не крепко подзагорелая. Чё не? У вас тут маненька есть Мехикана, дарагуша? Ты sabeespa~nol? Ты sabe ебли-мебли?
– Si,– решая на сегодня быть из Ливана,– я испанка. Из Валенсии.
– Вал-ен-сия,– напевает Майор Марви популярную песню того же наименования,– Se~norita, fucky-fucky, sucky-suckysixty-ni-i-ine, la-lalalala-lala-lalaaa…– делает с нею пару па тустепа строго
Мануэла не чувствует себя обязанной подыгрывать. Валенсия была одним из последних городов сдавшихся Франко. Она же, на самом деле, из Астурии, познавшей его первой, прочувствовавшей его жестокость за два года до того, как гражданская война началась для остальной Испании. Она смотрит на лицо Марви, когда тот платит Монике, наблюдает его в этом главном Американском акте, отсчёт платы, в котором его подноготная раскрывается больше, чем когда кончает или когда спит, или, может даже, испуская дух. Марви у неё не первый, но почти первый, Американец. Клиентура тут у Пуци в основном Британская. Во время Войны—сколько лагерей и городов после её первой поимки в 38-м?—по большей части Немцы. Она пропустила Интернациональные Бригады, запертая в её холодных зелёных горах, и боевые рейды после того, как Фашисты захватили весь север—пропустила детей, поцелуи, и многоязычность Барселоны, Валенсии где она никогда не бывала, Валенсии, этого дома под вечер... Ya salimos de Espa~na. . . . Pa’ luchar en otros frentes, ay, Manuela, ay, Manuela. . . .
Она вешает его форму аккуратно в шкафчик и следует за своим уловом в жаркий, яркий пар, стены накалённой комнаты не видны, слипшиеся в перья волосы вдоль его ног, громадные ягодицы и спина начинают темнеть влагой. Другие души движутся, вздыхают, стонут невидимые среди полос тумана, размер тут под землёй утрачивает смысл—комната может быть любой величины, шириной с целый город, вымощена птицами не совсем дружескими в сдвоенной вращательной симметрии, затемнённый ступнями жёлтый с синим, единственные цвета в этих водянистых сумерках.
– Аааххх, чёрт горячча,– Марви оплывает жирно вниз, скользкий от пота, через кафельный край в ароматную воду, ногти на ногах, обрезанные прямиком, по-Армейски, уходят под неё последними.– Давай, все в бассейн,– радостный рёв, хватает щиколотку Мануэлы и тащит. Уже падавшая пару раз на этих плитках и видавшая как волочат её подругу, Мануэла ловко поддаётся, падает жёстко раскинув ноги, ударяя задом в его брюхо с громким шлёп, сделать ему побольнее, надеется она. Но он лишь снова хохочет, громко взгорячась теплом и плавучестью и звуками окружения—анонимная ебля, сонливость, лёгкость. Обнаруживает у себя толстую красную эрекцию и вставляет без запинки в сумрачную девушку полускрытую её облаком промокшего чёрного Испанского кружева, глаза где угодно, подальше от его взгляда, теперь ходуном в недрах тумана, в своих грёзах о доме.
Ну, эт’ путём, Он же не глаза её ебёт, так? Ему вообще её лицо без надобности, всё что он хочет это коричневая кожа, стиснутый рот, эта сладкая негритянская покорность. Она сделает всё, что он скажет, да он может держать её голову под водой, пока не захлебнётся, он может выкрутить ей руку, да, поломать пальцы как той пизде во Франкфурте на прошлой неделе. Избить пистолетом, кусать до крови… видения накручиваются, дикие, менее эротичные, чем может тебе показаться—в основном наступить, ударить, прорваться и такая прочая военная тематика. Что не означает, будто он забавляется не так же невинно как и ты. Или будто Мануэле тоже, в обыденном спортивном смысле, не нравится скачка вверх и вниз по твёрдой красной штанге Майора Марви, хотя сейчас у неё на уме тысяча другой всячины, платье Сандры, которое ей так хочется, слова из многих разных песен, зуд пониже левой лопатки, рослый Английский солдат, которого видела, проходя через бар пару часов назад, его коричневая рука, рукав закатан до локтя, на цинковой столешнице...
Голоса посреди пара. Тревога, шлёпанье множества ног в банных тапках, силуэты движутся мимо, серая туманная эвакуация: «Что за херня»,– Майор Марви, что вот-вот кончит, приподымается на локтях, сбитый с толку, жмурясь в нескольких направлениях, с опадающим членом.
– Облава,– голос на ходу мимо.– ВэПэшники,– верещит кто-то ещё.
– Гааахх!– вскрикивает Майор Марви, который только что вспомнил о наличии 2 1/2 бутылок кокаина в кармане его формы. Он переворачивается, по-моржовьи тяжко, Мануэла соскальзывает прочь с его обмякшего нервного члена, едва ли возбуждена, но достаточно профессиональна, чтобы вычислить, что цена включает невнятные puto и sinverg"uenza теперь. Выбираясь из воды, оскальзываясь по облицовке, Дуайн Марви, замыкающим, заскакивает в холодную как лёд раздевалку обнаружить, что купальщики все посмывались, шкафчики мертвецки пусты за исключением одного разноцветного чего-то из бархата.– А где моя форма?– топает в пол, кулаки упёрты по бокам, лицо очень красное.– Ах вы ублюдки безматерные!– После чего швыряет несколько бутылок и пепельниц, разбивает два окна, бодает стену декоративной стойкой для зонтиков, чувствуя, что сознание проясняется. Он слышит солдатские ботинки, что грохочут над головой и в соседних комнатах, девушки визжат, пластинка фонографа трахнута, чтоб заглохла.
Он проверяет этот бархатный или плюшевый прикид, хитро соображает, что ни один ВэПэшник не заинтересуется невинной, ищущей забав, свиньёй. Деловитые голоса Англикашек приближаются по комнатам у Пуци, с ожесточением раздирает он шёлк подкладки и соломенную набивку, высвободить пространство для собственного жира. И втиснулся, наконец, внутрь, хухх, зашморгнул замок-молнию, маска скрыла лицо, спасён, клоунски анонимен, прошвыривается сквозь занавесь из бусин, потом наверх в бар, и тут-то нарвался на целую дивизию х’сосов в красных шапочках, все на него, Бог свидетель.
– А вот и наша беглая свинья, джентльмены,– лицо в оспинах, тупые взъерошенные усы, уставил пистолет прямо ему в голову, остальные тут же навалились. Гражданский протискивается сюда, знак пиковой масти на гладкой щеке.
– Хорошо. Доктор Мафидж ждёт в машине скорой помощи, и нам потребуется пара ваших ребят, Сержант, пока всё сладится.
– Конечно, сэр,– Запястья, расслабленные паром и комфортом, умело заведены ему за спину, прежде чем успел разбушеваться и начать орать на них—холод стали, стискивающий, словно номер телефона набранный посреди ночи, без малейшей к чёртям надежды, что трубку вообще поднимут...
– Чёрт побери,– заводится он наконец, маска заглушает голос, отдаёт эхом от которого больно ушам,– да что на вас нашло, а?
Да вы знаете кто я такой?
Но, ой-ой, минуточку-минутку—если у них его форма, с удостоверением Марви и кокаином в карманах по соседству, может это не слишком крутая идея говорить им кто он пока что.…
– Лейтенант Слотроп, по всей видимости. Пройдёмте с нами.
Он молчит. Слотроп, Окей, посмотрим, как дальше обернётся, с той наркотой разберёмся позднее, прикинуться дурачком, типа, подложили. Может даже нанять Еврейского адвоката, чтоб прижучил их за неправильный арест.
Его выводят за двери в ожидающую машину скорой помощи. Бородатый водитель лишь мельком через плечо оглядывается на него. Прежде, чем он надумал сопротивляться, другой гражданский и ВэПэшники быстро пристегнули колени Марви и грудь его к носилкам.
Притормозили возле Армейского грузовика отпустить тех ВэПэшников. Потом едут дальше. В сторону Каксэвена. Марви думает. Ничего кроме ночи, смягчённой луной черноты за окном. Непонятно...
– Успокоительное сейчас?– Пиковый Туз сгибается рядом с ним, подсвечивая карманным фонариком ампулы в своей сумке, позвякивает шприцами и иглами.