Крылья огня
Шрифт:
Прочитав последнюю строчку, он похолодел.
Не получив того, что он хотел, посланец ада погубил ее.
Все были на месте. Анна, Ричард, Розамунда, Джеймс, Брайан. Все. Кроме последних двух жертв, которым предстояло умереть вместе…
Ратлидж снова пролистал книгу, но ничего не нашел. Зато наткнулся на нечто неожиданное. Стихотворение о Ромуле и Реме, вскормленных волчицей и основавших Рим.
Только в стихах они строили не город, а башню души. Сбитый с толку очередной маской, он не сразу обратил на
Неожиданно – однако на многое проливало свет. Если в стихотворных строках правда, они многое объясняют.
Однако Ратлидж получил лишь часть окончательного ответа. Теперь он в этом не сомневался.
Был уже четвертый час утра – он слышал, как каждые полчаса бьют часы на колокольне. Казалось, время тянется бесконечно. Голова стала тяжелой; силы покинули его, прежнее воодушевление затемнялось сомнением. Писатели часто вдохновляются своими переживаниями, своим жизненным опытом. Неужели и Оливия такая? Может быть, он слишком полагался на нее, вкладывая в ее строки то, чего там не было?
Нет, все не так, все неправильно. Просто он еще не научился смотреть на ее стихи под нужным углом. От усталости и вечной борьбы с Хэмишем и самим собой он упустил саму Оливию. Именно так, а не наоборот.
Ратлидж потер глаза, встал и умылся холодной водой из кувшина. Кофе совсем остыл, но он заставил себя выпить его, а затем, потянувшись, как делал тысячу раз на фронте, снова сел. Если он сейчас опустит руки, он признает свое поражение. А ему не хочется утром смотреться в зеркальце для бритья и видеть в своих глазах отговорки. Если понадобится, он начнет все сначала. С самого начала, если именно это требуется для того, чтобы подстегнуть его мозги к действию.
«Остаются еще ее бумаги, – напомнил Хэмиш. – Если ты и вправду такой хороший детектив, каким себя считаешь, ты бы давно уже их нашел».
Самым красивым стихотворением в последнем сборнике был «Люцифер», центральное произведение, давшее название всей книге. В нем описывался великий князь мира, чье тщеславие стало причиной его падения. Для Мильтона Люцифер был архангелом, который посмел бросить вызов Богу и в конце концов был с позором низвергнутым в бездну ада, чтобы управлять проклятыми.
Оливия Марлоу считала Люцифера черным ангелом смерти.
Ратлидж еще раз перечитал стихи, и впервые образ, облеченный в слова, обрел в его голове четкие очертания.
Черный ангел находится за пределами ее власти и ее презрения. Он находится на границе ее понимания.
И все же он не ангел и не аллегория самой смерти. Он – мужчина.
Умный, проницательный, сам себе судья. Решительный, бесстрашный. Не ведающий сострадания. И неизменный. Сколько бы времени ни требовалось, какими бы опасными и разрушительными
Его нельзя назвать ни злым, ни добрым; он просто не ведает, что такое добро и зло. Ему не знакома Божья благодать. Его сияние ослепляет, но у него нет души. Его гложут зависть и желание обладать тем, что для него олицетворяло всесилие. Только не на небе, а на земле.
Гончий пес Гавриила, как назвала его старуха. Язычник.
Портрет получился леденящий кровь. Холодный, тяжелый человек… сердцевина без искры света. Такого Ратлидж еще не встречал.
К тому времени, как Ратлидж в последний раз дочитал стихотворение, он ощутил небывалый подъем, не имевший ничего общего с поэзией Оливии Марлоу. Его подхлестывала необычайная смелость О. А. Мэннинг.
Наконец-то он узнал имя гончего пса Гавриила; он узнал, как тот выглядит. Однако доказывать что-либо очень опасно… К тому же, если он добьется успеха, он огорчит Рейчел.
Глава 22
Ратлидж никак не мог уснуть, а Хэмиш, только и ждущий своего часа, критиковал его, спорил, высмеивал и приводил все возможные возражения его доводам.
Он снова и снова повторял:
«Ты так и не объяснил, почему он все делал. Ты не нашел причины!»
«Причины мне не нужны. Пусть в них разбираются адвокаты…»
«Адвокаты – не полицейские, они искажают правду до тех пор, пока все не запутают!»
«Оливия дала мне требуемое доказательство…»
«Доказательство, да? Одна пустая болтовня! Ты что же, хочешь читать стишки в зале суда? Хочешь, чтобы судья выслушал тебя, а потом вынес вердикт, что дело закрывается за недостаточностью улик? Брось! Ты прекрасно понимаешь, что тем самым поставишь крест на своей карьере!»
«А как же ее бумаги? Ты сам напомнил о них. Значит, наверное, считаешь их важными».
«Они пропали, старина, придется тебе смириться. Ты не нашел их и никогда не найдешь».
«Николас вряд ли сжег бы их на мысу; она бы ему не позволила! Кормак мог бы сжечь их, если бы первым нашел, до того, как в дом попали Стивен и адвокаты. Но мне почему-то кажется, что он их не нашел. По-моему, он ищет их так же усердно, как и я. Убежден, он не хочет, чтобы кто-то узнал правду о том, что произошло между ним и Оливией. Клянусь, я найду эти проклятые бумаги!»
«Ну да, мы снова и снова возвращаемся к стихам мертвой женщины! К бумагам мертвой женщины! А тебе нужно другое: живой убийца. И признание. И свидетель, который мог бы указать на него! А найти их можешь и не надеяться!»
«Да, – с горечью ответил про себя Ратлидж. – Но я еще не побежден».
Ратлидж проснулся в пять утра. Голова была словно набита ватой; последний час он крепко проспал. Побрившись, он оделся и быстро спустился по черной лестнице, испугав пожилую судомойку, которая расставляла горшки с маслом и заворачивала свежеиспеченный хлеб в салфетку в корзину на кухне.
– Господи, сэр! Как вы меня напугали! – воскликнула она, глядя на него. Она обожгла пальцы о свежий батон и чуть не выронила его. – Вы, наверное, хотели кофе, сэр? Кофейник еще не ставили.