Крысиный волк

Беляева Дария Андреевна

Шацар знал, революция свершится. И, как всякая революция, омоет страну кровью революционеров и реакционеров.

— Они все время кричат, — посетовал господин Танмир. Шацар кивнул.

— У вас тоже слышно? — тихонько, с затаенной надеждой спросил господин Танмир, как будто ответ позволил мы ему не сойти с ума.

Господин Танмир был седым старичком, беспрестанно теребившим несвежую рубашку, его глаза перебегали с Шацара на окно. Он боялся, как и все родовитые люди. Шацару тоже стоило бы бояться, если бы кто-нибудь знал,

что родовое имя связывает его с царем.

Но он был Инкарни, а Инкарни отказываются от рода и племени, от всего, что связывает их с порядком и системой.

Шацар размешивал слабый, почти прозрачный чай.

— Прости, — сказал господин Танмир. — Сахар кончился. Все кончилось, но я боюсь выходить. Они все время кричат.

И Шацар понял, что бедный, безобидный старичок на грани помешательства. Такого помешательства, какого не бывает с молодыми. Это особый вид безумия, безумие человека, мир которого рушится у него на глазах и он знает, что умрет в руинах, что не сумеет, не успеет создать ничего нового.

Старики умирают от горя, когда сменяются эпохи. Одного не знал бедный господин Танмир — эпох больше не будет.

Шацар мешал ложкой чай, хотя сахара в нем никакого не было. Движение просто завораживало.

— Спасибо, что вызвался привезти мне немного еды.

— Я довольно часто бывал у вас в мирное время, не вижу причин не приехать к вам. Если бы вы сказали про сахар, я купил бы.

— Пустое, — вздохнул господин Танмир. — Впрочем, глюкоза действительно необходима моему мозгу. Мне кажется, я не могу думать из-за этих криков.

Шацар часто приезжал к господину Танмиру, как самый прилежный из его учеников, он изъявлял желание помогать одинокому старику. Все потому, что господин Танмир не желал делиться своей документацией. Каждый из его студентов работал над строго определенными деталями, и картинка никак не складывалась.

Шацар, впрочем, не жалел. В конце концов, ему все равно нужно было бы достать каждую полную версию проекта тюрьмы для Инкарни. Было очень удобно, что она хранилась только у господина Танмира.

Да, удобно, лучше и не скажешь.

Квартира была старая, двухэтажная. Высокие потолки и дорогая мебель красного дерева, хрустальные сервизы и картины популярных когда-то художников. Вся ненужная роскошь молодости господина Танмира причудливо мешалась с разбросанными им записями. Части многостраничных формулы украшали каждую бумажку, затерявшуюся среди дурацких статуэток или валявшуюся на безвкусно-дорогом ковре. Все эти записи, впрочем, были просто бессмысленными игрушками, разминкой для мозгов. Шацар знал, что господин Танмир не разбрасывается ценными вещами.

— Как ты думаешь, чем все закончится? — с тревогой спросил господин Танмир.

— Предсказательная функция логики ограничена в ситуациях аффекта, — сказал Шацар. — Чем угодно. Пятьдесят на пятьдесят.

— Ты умный мальчик. Я до конца, вероятно, не доживу. Сердце.

—

Не говорите так, — сказал Шацар, хотя прекрасно знал, что все правда. Он отпил безвкусного чая, пахнущего вчерашней заваркой.

— Тут говори не говори, все для меня здесь закончится, — махнул рукой господин Танмир. — Но вы с Меламом уж постарайтесь пережить эти непростые времена.

— Вы тоже их переживете, — сказал Шацар. Он говорил уверенно и убежденно. Ложь стала для него вторым именем. Мардих говорил, что всякая ложь правда, если в нее хоть немного веришь. Шацар всю веру свою вкладывал в ложь, которую произносил постоянно. Настолько, что ему стало казаться, будто и вправду он — одинокий и злой мальчишка из детского дома, неуживчивый, но вовсе не плохой.

Все было ложью, Шацар был чудовищем, инструментом в руках забвения. И он знал, за чем пришел сюда.

— Я хочу тебе кое-что отдать, Шацар. Я стар, я слаб. Мне не жить, но я хочу, чтобы ты закончил то, что я начал. Я хочу отдать тебе документацию на Бездну.

Они называли проект Бездной. В Бездне должны были быть заключены самые ужасные существа. Название Шацара всегда смешило.

Он отставил чашку, посмотрел на господина Танмира серьезно:

— Нет.

— Но ведь…

— Нет. Если хотите отдать его, отдайте кому-нибудь другому, — строго сказал Шацар. — А лучше — оставьте себе. Пусть это будет вашим стимулом жить. Пусть это заставляет вас бороться.

— Но я больше не могу бороться, — сказал он, и блеклые, лучащиеся морщинками глаза у него наполнились слезами. — Я устал. Я столько не спал.

— Так подите спать, господин Танмир. Когда я уйду. Вы нам нужны. Вы нужны Халдее.

— Ты и вправду так думаешь, Шацар? — спросил он.

За окном снова раздались крики, недалеко было здание городского управления, толпа тянулась от него через всю улицу.

— Да. И вправду так думаю, — сказал Шацар со всей верой, которую только способен был вложить в свои слова.

— Спасибо тебе, Шацар. Ты порядочный юноша. Это сейчас такая редкость.

Глаза его были полны отчаяния всякий раз, когда он видел зарево за окном. Люди жгли костры прямо на улицах. Видимый, настоящий огонь загорелся потому, что столько лет никто не тушил невидимый пожар, пылающий в Государстве.

Халдея горела задолго до сегодняшнего дня. И чем больше прольется крови с обеих сторон, тем сильнее вспыхнет огонь. Один из братьев Шацара приказал расстрелять мирный митинг, тогда все началось. Мелам рассказывал, что вся мостовая стала красной от крови. Его чуть не стошнило. Шацар бы посмотрел. Все-таки, это историческое событие. Одно из последних в истории.

— Я пойду, господин Танмир. Мы с Меламом будем баррикадировать окна. Скоро начнут стрелять. Может быть, вам помочь?

— Нет! — сказал господин Танмир неожиданно резко. — Я хочу видеть. Нет ничего страшнее, чем эти звуки! Хорошо хотя бы знать, где они.