Крысы появляются ночью
Шрифт:
— Ну хорошо, — переменил тон Арендт. — Я не политик, я исследователь. Вам не надо так беспокоиться за меня. А вообще, уважаемый коллега, мне кажется, у вас слишком богатая фантазия.
Гартман усмехнулся.
— Господин профессор, человек — очень странное создание. По той или иной причине он может за один день или за одну ночь превратиться в архангела, дурака или… стать преступником. И никто не заметит этого. Зато если на его пиджаке будет недоставать одной пуговицы, то это сразу же бросится в глаза каждому.
— Что вы хотите этим
— Ничего особенного. Вы ученый и с огромным напряжением сил работаете в своей области. У вас не хватает времени, чтобы интересоваться всеми людьми, которые… ищут знакомства с вами. Порой, — Гартман улыбнулся, — вы можете не заметить у вашего собеседника и недостающей пуговицы.
— Вы намекаете на оторванность ученых от жизни, на их рассеянность, которая уже вошла в поговорку?
— Нет, — сказал Гартман. — Я думал не об этом. Я очень хорошо понимаю, что такого человека, как вы, мало может интересовать все, что находится за пределами вашей науки. Но ведь вы, господин профессор, работаете в обществе. В этом же обществе работаем мы, я и мои коллеги. Мы призваны вас защищать в случае опасности. Наша работа не из легких.
— Вероятно, вы правы, — после некоторого раздумья проговорил ученый. — Но что требуется от меня?
— Очень немногое. Доверять нам. И еще — это было бы очень хорошо — безотлагательно сообщать нам обо всем, что заметите странного или подозрительного вокруг себя.
— Я буду немедленно вас извещать.
Гартман поднялся.
— Благодарю вас, господин профессор!
XV
Эвелин сложила свои вещи на кровать. Небольшой чемоданчик из крокодиловой кожи она отставила в сторону и остановила свой выбор на простом стандартном чемодане.
«На той стороне не должны заметить, что я приехала с Запада», — подумала она и принялась укладывать вещи.
Она понимала, что ее шансы на возвращение в лучшем случае составляли пятьдесят на пятьдесят. Если уж Батлер назвал это заранее горячим дельцем, значит, оно в самом деле опасно.
Однако опасность не пугала Эвелин. Ее уже не раз посылали на Лейпцигскую ярмарку в ГДР, да и в другие социалистические страны. Риск стал неотъемлемой частью ее существования, своеобразным стимулятором. Он был нужен ей, чтобы как-то заполнить пустоту жизни.
«Мне дают хоть какую-то свободу действий только в том случае, когда я попадаю в трудное положение. Каждый мой шаг они заранее расписали и в то же время ожидают от меня, что в критический момент я сама найду выход из положения», — горько думала Эвелин.
Она подошла к зеркалу.
«Боже мой, как может внутренне измениться человек, внешне почти не меняясь!»
Уже около пяти лет она работала на американскую секретную службу. До этого она была наивной, даже сентиментальной девчонкой, полной надежд на будущее. До тех пор пока в ее жизнь не вошел Билл Мортимер.
В то время Эвелин работала чертежницей в патентном учреждении.
Как-то, когда она после окончания работы стояла на автобусной остановке, подъехал элегантный открытый автомобиль и остановился у тротуара прямо перед ней. Энергичный, красивый мужчина открыл дверцу, повернулся к Эвелин и, улыбаясь, произнес:
— Хэлло, мисс, автобус подан!
Эвелин почувствовала восхищенно-ревнивые взгляды стоявших рядом девушек. Мужчина низким и мягким голосом снова повторил:
— Прошу…
Эвелин, встретившись с ним глазами, беспрекословно, как загипнотизированная, села рядом с ним.
В тот же вечер она стала его любовницей.
Билл Мортимер относился к разряду сердцеедов, пользующихся неизменным успехом у женщин. Его мужественная красота и сила преодолевали любое сопротивление. Взгляд его серых глаз, нежных и холодных, всегда немного насмешливых, обезоруживал Эвелин. Она беспрекословно повиновалась ему. Однажды он попросил сделать для него копию с чертежа, над которым она в то время работала, — она сделала ее. В течение нескольких недель она доставляла ему дубликаты чертежей различных конструкций — эти чертежи были поданы ее шефу как заявки на получение патента.
Так продолжалось некоторое время, и вдруг…
Некое иностранное общество заявило протест против выдачи одного патента и доказало, что такое же изобретение было зарегистрировано у них на восемь дней раньше. Сходство чертежей оказалось совершенно поразительным, и шеф предпринял расследование среди своих служащих.
Эвелин в отчаянии бросилась к Мортимеру. Он спокойно посоветовал ей уволиться со службы.
Эвелин так и сделала. Ее шефу не пришло в голову заподозрить ее в чем-нибудь. Он даже дал ей отличную рекомендацию. А потом состоялся процесс, и шеф приговорен был к уплате большой договорной неустойки.
Вскоре Мортимер, оставив своей любовнице немного денег, исчез.
Прежде чем Эвелин сообразила, что он ее бросил, откуда-то появился его приятель — он повез ее к Батлеру.
Майор с ней не церемонился. Он предложил ей «выгодное» место в Си-Ай-Си, а когда она возмущенно отказалась, объяснил ей, что уже в течение длительного времени она фактически работала на них: Мортимер был их человеком. Ей оставалось только выбирать между немецким судом и работой на американскую секретную службу.
Когда Эвелин поняла, чем она была для Мортимера, силы покинули ее.
А через некоторое время она согласилась на предложение Батлера.
Ничего другого он и не ожидал.
Эвелин взглянула на часы. Время у нее еще было. Встреча со связным на остановке «Фридрихштрассе» должна состояться только через два часа.
Она ненавидела свое элегантно обставленное бунгало, которое служило единственной цели — быть золоченой оправой для нее, для ее тела. Когда обставляли этот дом, с ее личными вкусами и желаниями никто не посчитался.