Крыжовенное варенье
Шрифт:
— Все-таки трогательный он у тебя, этот следователь…
— И ревнивый! Уж к Сашке-то? Был бы симпатичен, давно бы роман завела, не стала бы дожидаться, пока турнут с работы.
— Ревнует, значит любит…
— Тоже верно! — Ольга подошла к висевшему на стене зеркалу. — Слушай, а, может быть, мне заменить очки на контактные линзы?
— Ну-ка, сними! — девушка послушно сдернула окуляры с переносицы. — Нет! Не стоит! Иначе потребуется каждодневный яркий макияж. А ты его делать сможешь?
Ольга продолжала рассматривать себя в зеркало, уже ближе и пристальнее:
— Не пробовала. Может, и смогу.
— С твоей-то, как ты говоришь «непомерной занятостью». А очки тебя не портят. Наоборот, мило очерчивают твои очаровательные глазки. Я бы заказала еще одни, в оправе построже. Ты ведь у нас теперь начальница.
— Что ты, какая начальница! Еще никакие должности не распределены. Гридасов пока только одни обещания раздает.
Лобенко уже и не помнит, когда в последний раз вот так болтала с соседкой, что называется, «за жизнь». С Матильдой болтать «за жизнь» было приятно. Она производила впечатление успешной и счастливой женщины. Почему бы не перенять у такой уроки бытия?! Впрочем, никакую иную тему она поддержать и не смогла бы.
— А что делать, если мужчина вдруг начинает спиваться? — неожиданно спросила Ольга.
— Бросать!
— Тебя послушать, чуть что не так, — сразу бросать.
— Ну не переделывать же их. Это когда у тебя дети будут, ты их будешь воспитывать и перевоспитывать, а взрослого человека не так-то легко под себя слепить… Впрочем, я знаю случаи, когда люди, совершенно разные, со временем становились очень похожими друг на друга, перенимали привычки. Даже внешне больше напоминали брата с сестрой, нежели мужа с женой.
— А я знаю массу обратных примеров. Сходились — ну просто близнецы. А через несколько лет — инопланетяне, причем, из разных галактик.
— И такое бывает. Люди не могут не меняться. Если они не растут, — значит, деградируют. Существа, настроенные друг на друга как камертоны, развиваются в одном направлении. А ежели каждый сам за себя, так и не обижайтесь потом, что тропки разминулись…
— Из твоей логики исходить, — так и пить нужно вместе начинать…
— Пить нельзя начинать вообще. — И Матильда полезла в бар. — У меня Бейлиз есть. Будешь?
Ольга оценила комичность ситуации:
— Буду!
Матильда извлекла темно-коричневую бутыль с ликером и два серебряных стопарика.
— Из алкашей своей смертью умирают только те, кто смог остановиться…
— Вовремя смог остановиться, — поправила Ольга.
— Точно и вовремя, — это тогда, когда впервые утром пожалел о том, что вчера напился… Если из этого уроков не вынес и пришлось пожалеть во второй раз, — значит, яд «зеленого змия» уже попал в твои вены.
Хозяйка наполнила стопарики. Один отдала гостье. Свой приподняла в руке:
— За то, чтобы нас сия участь миновала! — Лобенко кивнула. Они чокнулись и выпили.
— А ты почему спрашиваешь, уж не из кавалеров ли кто пристрастился? Не у Соловьева ли голова кругом пошла от разлуки с тобой?
— Нет-нет, что ты! Просто мои новые соседи… Каждую ночь пьяные разборки доносятся. Я с ними еще плохо знакома. Знаю, что живут вместе давно. Двое детей, уже взрослых. Им бы сейчас о себе подумать, съездить куда отдохнуть. Разнообразить как-то свою жизнь. А вместо этого у них каждый вечер одно и тоже проведение досуга: у него в обнимку с бутылкой белого, у нее в причитаниях: «Ваня, ну не надо больше, ну остановись, ну зачем же ты пьешь?!»
Матильда снова разлила ликер. Снова чокнулись и выпили, уже просто так, без тоста.
— Не бросит мужа, так и будет причитать, пока благоверного цирроз не скрючит, либо инфаркт-инсульт не схватит. Только потом уже поздно начинать жизнь заново, старая станет, убитая горем, — некрасивая.
Ольга немного захмелела.
— А, может, ей повезет, раньше коньки отбросит.
— Смотри-ка, ты уже стала почти такой же циничной, как и я!
— Не, ну в самом деле, выпьет паленой, как Лаврон…
Собеседница помотала вытянутым указательным пальцем из стороны в сторону:
— А вот насчет Лаврона — не факт. Как бы ни было это убийством.
— Да какое убийство, Матильдочка?! Мне же Отводов все подробности дела изложил.
— А вот собутыльники его говорят, что бедолага все последние дни твердил про какой-то заговор и про угрозы в свой адрес…
— Нашла, кого слушать, — собутыльников.
— И я так подумала. А на днях дворничиха поведала, что видела в день смерти Лаврона черную тонированную иномарку. Остановилась возле нашего подъезда, водитель вышел и о чем-то говорил с Лавроном. Может, спрашивал чего? Только у алкоголика был растерянный и испуганный вид…
Х Х Х Х Х
Торговка выделялась среди прочих своим внешним видом. Она была одета под какую-нибудь немку времен двух-трех вековой давности. Коричневое платье до пят. Подпоясана тряпкой из серой мешковины и на голове белый чепец, с двумя расходящимися в стороны треугольными крылышками на затылке. Лицо у торговки было круглое, щекастое, румянец явно искусственный, глаза густо подведены.
— Выбирайте камешки! — обратилась она к Лобенко. Смотрите, какая красотища. Вам, к вашим-то глазкам, аквамарин подойдет.
Ольга хотела было убежать. Сама не поймет, почему зашла в этот уголок Измайловского вернисажа, камни покупать она совершенно не собиралась. Но на слове «Аквамарин», разумеется, застыла, обернулась, пристальнее начала всматриваться в глаза бойкой продавщицы. «Знакомым» ей показалось не только название…
«Ну, точно, Танька! Та самая Танька Смирнова, ее одноклассница, с которой Витька Соловьев целовался в раздевалке…»
Танька, разумеется, девушку не признала. И хорошо, ибо не прошло и минуты, Ольга все еще размышляла, обнаружить их давнишнее знакомство или нет, как на тропинке меж прилавков появился Витька Соловьев собственной персоной. К счастью, на своих бывших соучениц он не смотрел. А смотрел на собственные руки, в которых нес несколько, судя по всему, весьма горячих пирожков. Он то и дело перехватывал их то одной пятерней, то другой, подувая со всей мочи на освободившиеся пальцы.