Крыжовенное варенье

Шеховцова Наталья

Анклебер присмотрелся, сравнил с собственным, — ничего особенного. Что же касается длины, — не дотягивает и до верхнего сустава своего соседа.

— Так вот, граф Шварин утверждает, будто бы это особый знак, указующий на избранность его владельца. Будто бы у всех его предшественников мизинец также длинен и остер. Илья Осипович стал «избранным» по наследству. Но поскольку собственных детей у него не имеется, то преемника себе приходится выискивать, так сказать, на стороне, по этому самому, так сказать, признаку. Ну, по мизинцу, то бишь! Вот он меня, хе-хе, и выбрал!

Садовник даже придвинулся ближе к прусаку,

понюхать, не перебрал ли. Пить тот, конечно, был горазд, но сейчас, кажется, ни брагой, ни вином, ни виноградной водкой от Арнольда не разило.

— И свиток мне показал. Да! Пергаментный, поделенный на две части: в левой сверху нарисован месяц рожками вверх, в правой — крест, а у вершины его — круг. Шварин пояснил, что знаки: полумесяц, круг и крест, — ежели соединить их, расположив сверху вниз, составят символ планиды Меркурий, — и это действительно было так, чему Анклебер несколько подивился. — В обеих половинках шел список, вначале — сплошь какие-то арабские фамилии, потом немецкие. Шварин развернул свиток не до конца. Сказал, мол, кое-чего мне знать пока не положено. Но, коли я поведу себя благоразумно, то вскоре передо мной раскроют не только сию грамотку, но и многие иные тайны. Видите, от каких почестей отказался, сбежав, — Арнольд хихикнул.

— Что ж так? — поинтересовался Анклебер.

— Да бред все это, россказни сумасшедшего. Самое абсурдное, что Илья Осипович, не заполучив моего добровольного согласия, начал принуждать меня к пособничеству. Заставлял производить некие алхимические опыты с ртутью, учить заклинания… Зачем-то собирался привести меня на прием во дворец, и весьма желал, чтобы я понравился новой императрице.

— А чем занимаются меркурианцы? Или граф пока в дела вас не посвящал?

— Почему же. Кое-что успел рассказать. Дело «избранных» — погоня за каким-то таинственным магическим изумрудом, дающим власть над людьми, и споспешествующим в волхвовании;. Их, меркурианцев, всего двое на один промежуток времени, плюс два ученика, сменяющих учителя после смерти. Вот меня в ученики-то Шварин и прочил, — и Арнольда окончательно понесло на некую, с точки зрения Анклебера, околесицу. — А еще у графа какой-то дикий зверь в подполе живет.

— Ой ли? Что за зверь?

— Не знаю, не видывал. Но он туда каждый день еду велел сносить. Похлебку в миске, хлеб. Может, обезьян какой заморский?

Андрей поспешил сменить тему и вообще отделаться от прусака, а то боязно станет ему женщину с сыном перепоручать.

Х Х Х Х Х

Садовник тоже поначалу решил, что Илья Осипович лишился рассудка. И в общем-то не обратил бы на рассказ постояльца должного внимания, если бы не Татьяна. В тот вечер, когда они сговорились совершить побег, она предложила садовнику заглянуть в его будущее, погадать по руке:

— У нас тут табор стоял, цыганка одна обучила…

В гадание Анклебер, конечно, не верил. Но ладошку свою женщине протянул, чтоб не обижать.

— Видишь вот эту бороздку? Это твоя жизнь, долгая и извилистая. Но все повороты в ней вторятся еще одной дорожкой, примыкает она к твоей жизни где-то в середке и потом уже тянется до самого конца. А судьба твоя — женщина с длиной белой косой… — и Татьяна зарделась. Анклеберу стало скучно, так и думал, — все гадание белокурая бестия сведет к тому, что он не должен ее бросать до конца жизни…

Татьяна тем временем говорила что-то о его пальцах:

— Наладонный перст — самый главный. А на небе для нас самое главное что?

— Солнце.

— Солнце — то бишь Аполлон, — Татьяна приподняла голову, посмотрела на собеседника горделиво («Пущай знает, и мы не лыком шиты, тоже могем в науках разбираться, да мудреные слова баять»). И добавила:

— Бог света такой был в ветхие времена. Если бы ноготь этого самого большого перста был у тебя овальный — стал бы ты музыкантом али актером; квадратный — совсем не умел бы лгать… Но у тебя он какой-то невнятный, неровный, — а в жизни это означает размеренность, основательность и надежность.

Далее последовал рассказ про шишок, потом про четвертый… Татьяна ни разу не сбилась, все названия, все приметы точно перечислила. Дошел черед до мизинца:

— За мизинец ответствует Ермис; по латыни Меркуриус…

Андрей аж подскочил от неожиданности: «Меркурианцы, избранные, отличительная черта — особая форма мизинца». А Татьяна решила, что он ее образованности, да знанию мифологических имен подивился. С особой торжественностью в голосе продолжала:

— Ноготь мизинца у тебя квадратный, — умен ты, Андрейка, о чем я тебе завсегда и толкую.

Но Андрейка ее уже не слушал. От скуки не осталось и следа, теперь его распирало любопытство:

— Скажи, а на что указует заостренный мизинец?

— На тягу к колдовству, ворожбе и всяческим чудесам.

— А длинный?

— Это смотря отчего он длинный. Ежели, как у тебя, чуть вытянут нижний сустав, так то любовь к наукам доказует. А ежели вытянут за счет средней части, — способность к торговле, за счет верхней — хитрость.

Х Х Х Х Х

На следующее же утро ненавистный парик «крылья голубя» снова был нахлобучен на умную голову садовника. (А то, что она была умной, подтверждал, как теперь выяснилось, и ноготь мизинца.) Четверка лошадей, пуская из ноздрей пар, везла Анклебера на Васильевский остров к библиотеке Императорской Академии наук, открытой еще батюшкой Петром I.

Анклебер просидел за книгами шесть часов. Дважды выходил на крыльцо, вдохнуть свежего воздуха. Четырежды, почесывая лоб, сдвигал парик на затылок, один раз таким манером даже обронил его на пол. В остальное время штудировал исторические тома да астральные альманахи. К вечеру в его голове вырисовалась картина:

Меркурий — бродячая звезда, планида, совершающая, подобно Земле, движение вокруг Солнца. Названа по имени бога Меркурия. В астрологии он покровительствует двум зодиям: близнецам и деве. Меркурию соответствуют день недели — среда, число — 4, металл — ртуть, вкус — вяжущий, цвет — желтый, камень («Ай, да «бредни» Шварина!») — изумруд…

В принципе, Меркурий — тот же самый бог, что и Гермес. Или, как на русский манер назвала его Татьяна, Ермис. Только первый из римской мифологии, а второй из греческой.

Ну, что можно было сказать про Гермеса (Меркурия)? Он прямо-таки родился плутом. Еще возлежа в своей колыбели, украл трезубец у Посейдона (Нептуна), стрелы у Купидона (Амура), пояс у Афродит (Венеры). Как ему это удалось — вопрос мифический. Ну, удалось, видать, как-то, не садовнику ж древние мифы переписывать. На то они и мифы, чтоб к правде отношение имели косоватое.