Кто хочет процветать
Шрифт:
ГЛАВА 10
Пришли. В атмосфере уже было что-то… Глаза у Сергея засветились, Валентина обрадованно вздохнула.
Как и когда появилась она, так и осталось загадкой! Просто вдруг раздался голос уверенный, отчетливый… Народу в мастерской собралось много, человек двадцать, поэтому было шумно. Но ее голос заставил всех обернуться.
«Вот явилась. Заслонила всех нарядных, всех подруг, и душа моя вступила в предназначенный ей круг…» [2] — декламировала небольшого роста, худенькая девушка, с горящими глазами. На ней была широкая длинная темно-вишневая
2
А. Блок.
— Это Лебедева! Дина Лебедева! Артистка. Два сезона играла во МХАТе… Пригласили сразу по окончании училища. Имела успех, бешенный, в «Чайке» и «Бесприданнице»… И вдруг ушла… С Буториным… А кто он?.. Режиссер… Молодой… Свой театр хочет создать… Новых форм… И она, не задумываясь, все бросила и пошла с ним… Сейчас на сцене одного ДК ставят спектакли… Билетов не достать… — передавали друг другу, что знали, что слышали…
— Браво! — раздались крики и рукоплескания. — Браво!
Дина улыбнулась, склонила голову. Кто-то попросил ее прочесть свои стихи. Она отмахнулась. Стали настаивать. Сразу образовался большой круг. Она начала читать. Лицо ее мучительно напрягалось. Казалось, ей было больно от произносимых слов:
По улицам темным мы ходим одни, Пьяны от надежд, как от пенистой браги, Но лишь светофоров цветные огни Бездумно мигают ночному бродяге…Ее глаза лихорадочно светились, точно звали куда-то…
«Знать бы куда!.. Никогда бы не пошел…» — вклинилась мысль в воспоминания Фролова.
Несколько дней Сергей, как молитву, твердил эти стихи. И понял, что угнетало его. Валентина! Она затянула его в свой покрытый невидимой паутиной уголок тусклого бытия и душит в нем живую мысль. Он не может работать. Нет сил, желания, вдохновения. Усталость разлита по телу и днем хочется только одного — спать, а по ночам сон уходит, и он курит на кухне до светлеющей полоски на небе…
Подвела к последней черте коробка. Обыкновенная коробка с прозрачной крышкой, через которую белел венок из флердоранжа… В миг перед глазами возникла картина: Валентина в белом, с развевающейся фатой, он в черном костюме с цветком в нагрудном кармане. Назойливые поздравления, объятия, поцелуи… Глупое гулянье, называемое свадьбой, а потом опять это затянутое паутиной существование… «О!..» — прорычал Сергей и помчался в ДК на спектакль с Лебедевой.
Там, в переполненном, погруженном во мрак зале, он забыл обо всем. Он смотрел, он поедал Дину глазами. После спектакля удалось прорваться к ней в гримерную, в которой и без него не то что места — воздуха не хватало…
И вдруг все закрутилось озорно, весело. В фойе сдвинули столы, кто-то сел за рояль и понеслось… Буторин увлек всех своим театром новых, невиданных форм.
— Будем ставить «Кармен»! — объявил вдруг он.
Все ахнули и принялись возбужденно обсуждать. А Дина уже постукивала кастаньетами. Гибкая, ловкая, сливающаяся с музыкой… Сергей еще не встречал подобных женщин.
— …Дорогой проект? Или думаешь обойтись минимальными средствами? — допытывался кто-то у охмелевшего Буторина.
— Нет! Надо ярко! Закат ало-золотой, ночь с серебряными звездами и Севилья настоящая, в
Все собрались вокруг Буторина. Слушали, одобряли, шумели:
— Правильно! Точно дадут! Некуда будет деться! Буторин, Лебедева — это же будущее нашего театра. Это таланты мирового масштаба!..
Фролов был вовлечен в эту вакханалию надежды.
«Это простор! Это мир!.. Здесь я заперт! Уехать!.. Мне необходимо уехать!..»
— Вы, кажется, художник? — услышал он голос Дины.
— Да!
— Хотите с нами?
— Да! — глядя на Дину, как на свободную от всего приземленного женщину, ответил он.
— Оформлять спектакль «Кармен»?!
— Да!
— Николай! — позвала она Буторина. — Вот, художник у нас уже есть!
— Отлично! Вы профессионал или любитель?
— Я окончил академию.
— Виват, друзья! — вскинул руки Буторин. — У нас художник из академии! Предрекаю спектаклю колоссальный успех!
За это сдвинули стаканы, чашки…
Домой Фролов вернулся, кажется, на следующий вечер. Вошел, упал на кровать и проспал сутки. Первыми проснулись чувства, стал искать рукой гибкое, податливо-строптивое тело и колючие волосы… Не нашел. В удивлении открыл глаза. Напротив стояла испуганная Валентина, и он понял: «Тина… тина… — это она затянула, и он увяз в ней!.. Значит, прочь!.. Бежать! Бежать!..»
Он вышел за сигаретами, предварительно побросав самые необходимые вещи в сумку. Валентина заснула, измученная его поисками и ожиданием.
На улице Фролов расправил плечи, плюнул на угол дома, где протомился, и помчался вперед. Жил то у Дины, в маленькой, кое-как и кое-когда прибираемой квартирке, то на даче родителей. Писал много. Получалось. Продолжал делать наброски к «Последнему впечатлению». Каждый вечер пропадал в театре. Потом вообще чуть ли не поселился в нем. Работа над декорациями, костюмами к «Кармен» поглотила его.
Дина была неугомонна. Казалось, ей не знакомо чувство усталости. Кутит до утра. Утром приляжет на часик. Встанет, умоется, легкими штрихами нанесет макияж и прекрасна красотой, что называется, с нервом.
Плечи худенькие, передернет так ими, что скажет больше, чем другая словами. Глаза поднимет, посмотрит пронзительно, точно выжжет свою мысль и… опять улетела.
Нет денег — неприятное сочетание отрицательной частицы со словом. Но это сочетание теперь стало спутником Сергея. Оформить спектакль, как то было им задумано, не хватило средств. Буторин мудро решил, что выпускать спектакль в таком виде в столице — это заведомый провал. Поэтому для пополнения кассы отправились на гастроли по провинциям. Афишу Фролов сделал яркую, зазывающую, даже немного балаганную — публика такую любит.
Гастроли прошли неплохо, но больших и престижных залов им не давали. Все больше ДК и клубы. Деньги приходили и тут же уходили. Дина вовсю очаровывала местных чиновников.
Фролов взорвался, застукав ее в гримерной в недвусмысленных объятиях какого-то инструктора.
— Бери пример с Буторина! Он же не выгнал тебя из театра, когда узнал, что я с тобой! — поправляя платье в оборках, отчитывала она Сергея. — Ты нужен театру и этот инструктор нужен. Или ты вообразил, что я буду только с тобой?! — вызывающе расхохоталась она, развалясь в кресле перед зеркалом.