Кто хочет процветать
Шрифт:
Валентина всплеснула руками:
— Сережа, тебе только двадцать два!
— Вот я и не хочу, чтобы мои, слышишь, мои восемь лет, что остались до тридцати, съел этот быт.
— Не понимаю!
— Ну как же?! Мы поженимся. Где будем жить?
— Если получится, то здесь. По-моему, для начала неплохо: двухкомнатная квартира… полная чаша!.. — с вынужденной иронией уточнила Валентина. — Во всяком случае, родители мне обещали. У них уже очередь на кооператив подходит. Закончится их контракт в Венгрии, они в новую квартиру въедут.
— Вот! Вот! Полная чаша! А работать, где?.. О!.. —
Валентина пошла следом за ним.
— А ты что хочешь? Ну давай все продадим и будем спать на полу!
— Не понимаешь! Не понимаешь! — вскричал Сергей. — Быт должен существовать для человека. Он должен быть второстепенным, а у нас очереди за стенками, коврами, продуктами, вещами… Все это мерзко! Даже кисти я должен, унижаясь, просить кого-то, кого выпускают, привезти из-за границы. Мне тесно, душно!..
Валентина побледнела и поджала губы, чтобы скрыть их дрожь.
— Ты не хочешь, чтобы мы поженились?
Фролов замер изваянием: «А она все о том же!..»
— Хочу, — ответил тускло. — Мне без тебя будет еще хуже.
Валентина уже стала привыкать к его припадкам тоски и жажды воздуха. «У каждого свои недостатки!»
А в общем, они жили, упиваясь мечтами о будущих успехах Сергея. Валентина была лишь составляющей частью этих успехов, так как у нее не могло быть яркой цели. Она химик. Будет работать, и все. О чем ей мечтать? Сделать какое-нибудь открытие?.. Вторая Мария Кюри вряд ли из нее получится. Но Валентину вполне устраивало такое положение вещей.
Дипломная работа Фролова была отмечена высоко. О нем заговорили как о художнике с большим будущим.
На старой даче родителей Сергей устроил себе мастерскую. Солнце золотило деревянные стены, синие цветы в вазе напоминали глаза Тины, когда ее не было рядом. Почти полтора года он готовился к выставке в Манеже. Работал упоенно. Верил в успех, потому что иначе и быть не могло. «Колдунью», тайно загадав на нее, выставил как бы несерьезно, мол, художник забавляется. А серьезными были две картины.
Первая — «Ночь, заглядывающая в окно». Небо с рассыпанными по нему сверкающими блестками, и две самые яркие, точно два глаза, звезды заглядывают в высокое окно, освещенное луной-светильником. Вздрогнувшие от дуновения ветра белые шторы, тень оконного переплета на сине-черном поблескивающем полу… Магическое, завораживающее пространство картины словно переходило в выставочный зал, и встретившийся со звездными глазами ночи зритель замирал, не в силах отвести взгляд.
Вторая — «Световой узор». Сквозь гардины проникают солнечные лучи и покрывают тело спящей девушки ажурным световым узором. Девушка вот-вот проснется, ее губы уже шевельнулись, чтобы сладко, причмокнув, поцеловать ласковый сон и проститься с ним. Ее ресницы, кажется, сейчас вздрогнут, и она приподнимется на локте… Но до этого еще осталось мгновение. Художник остановил его.
От картин Фролова подолгу не отходили. Смотрели, впивались глазами, потом перебрасывались словами: «В принципе, как бы все то же…», но неуверенно, без затаенной насмешки, а с удивлением… И с колючим чувством зависти, которое всякий раз вызывает к себе чужой талант.
«Да! Да! — глядя на них, отвечал им горящий взгляд Сергея. —
Такого количества посетителей перед своими картинами не собрал ни один художник. Зависть, расправив крылья, заметалась под сводами Манежа. Фролов с наивной самоуверенностью, свойственной молодости, ожидал, что успех вознесет его на своих душистых лавровых ветвях. Но хвалебные, переполненные высокими эпитетами отзывы появились в печати о картинах других художников.
Успех редко приходит сам по себе. Слишком многое в мистическом плане должно совпасть и в единый, точно выверенный миг перейти оттуда, из высших сфер, сюда, в реальность. Этого не случилось. И успех был куплен.
Фролов заскучал, помрачнел, понял — ему предстоит доказывать этому миру, что он талантливый художник. Миру, который это видел, но не хотел признавать.
Сразу не сложилось — плохое предзнаменование.
Приступы серой, тянущей душу тоски, которые раньше, подобно нудному, но не продолжительному дождику лишь смешно боролись с солнечным чувством бытия, полностью поглотили Сергея. Валентина всеми силами пыталась вытащить его из омута апатии. Но, несмотря ни на что, приступы морального удушья случались все чаще.
— Сережа, ну что, что ты хочешь? — иногда просто теряясь, спрашивала она. — Может, ты хочешь остаться один, без меня?..
— Что ты! — вскрикивал он, обхватывая ее голову руками и покрывая лицо поцелуями. — Без тебя я не могу!..
Следовал порыв бурной радости, потом мрачное угасание и молчание с кистью перед мольбертом.
«Необходим перелом!» — думал Сергей. Но в чем этот перелом должен был выразиться, не знал.
Решил плыть по течению, тем более что даже лодкой управлять было не надо, уже больше четырех лет как паруса ставила Валентина.
«Неужели придется жениться?..» — в недоумении все чаще задавал себе вопрос Сергей.
Да, он легко и давно говорил о браке, потому что втайне ему казалось, что до этого никогда не дойдет. Видно, дошло. Взбалмошная, искрящаяся смехом студенческая жизнь закончилась! Лица потускнели, морщинки прорезали лбы. При встречах разговоры начинались вяло, потом расходились, но вдруг раздавался телефонный звонок и один из былых бесшабашных товарищей, переминаясь с ноги на ногу, говорил, что ему пора — ребенок неожиданно заболел.
«Наверное, так надо, наверное, бороться с житейской стороной жизни, это все равно что бороться с ветряными мельницами! Наверное, надо и мне жениться на Тине. Никто лучше ее не понимает меня. О чем мне беспокоиться? Все, что нужно для существования, у меня есть, а вот для жизни…» — со снедающей душу тоской думал Фролов. И, уже собираясь с Валентиной в некогда веселую компанию, бубнил вполголоса:
— Ну что там будет? Встретимся. Начнутся высокие разговоры об искусстве. Кто-то проноет душещипательную балладу об уходящей молодости и утраченной любви, а потом все вдруг удивятся, что уже с час как говорят о диванах, коврах и детях… Скука, рутина! Но все равно пойдем! Во всяком случае, у Игоря собираются те, кто еще морально не погиб. И вообще, надо отдать ему должное, он умеет оживлять вечеринки.