Кто-то оттуда

Большое электронное табло показывало пять минут пополуночи. Табло располагалось на стене, служившей естественной границей меж двух параллельных миров. По одну сторону стены – полутемный, гулкий, продуваемый сквозняками вестибюль. Пустой и озябший, вестибюль будто нарочно являл собой полную противоположность тому, что происходило с обратной стороны гипсовой перегородки.

Девятая студия Останкинского телецентра утопала в ослепительном свете софитов. Человек, на котором фокусировались их лучи, завершал под прицелом телекамер свой привычный финальный монолог. Человек был молод и обаятелен. Именно этими

двумя причинами многие объясняли его феноменальный зрительский успех. Другие выделяли в нем независимость суждений. Третьи вообще ничего в нем не выделяли и выделять не желали, потому что не любили и в момент его появления на экране с раздражением выключали телевизор. В любом случае он был популярен, популярен от Камчатки до Карпат, популярен той популярностью, какую может доставить лишь телевидение.

– Итак, уважаемые телезрители, – профессиональной скороговоркой барабанил человек, – наша передача подошла к концу. Вел ее, как обычно, Борис Квартальников, в студии работала бригада Михаила Дзюбы. Кстати, напоследок еще одна маленькая новость: с завтрашнего дня, хотя простите, – посмотрел на табло, – уже с сегодняшнего, я ухожу в отпуск. Так что до встречи через месяц, друзья, всего вам доброго.

Распрощавшись с уважаемыми телезрителями, ведущий, которого, как уже выяснилось, звали Борисом, дождался, пока операторы выключат камеры, после чего расстегнул пиджак, ослабил галстук и нырнул под стол. Что он там делал, остается для нас загадкой, но факт тот, что из-под стола он вернулся уже не один, а в сопровождении двух бутылок шампанского. В студии сразу возникло оживление. Быстро составили столы. На столах появилось съестное. Каждый со своим стулом, из всех концов студии к столам потянулись люди. Из операторской принесли несколько бутылок водки, оставленные, впрочем, на первых порах нераспечатанными.

Борис откупорил шампанское и принялся наполнять подставляемые емкости. Потом отставил в сторону пустую бутылку, поднял свой стакан и, окинув присутствующих строгим взглядом, спросил:

– Я надеюсь, никто здесь не забыл, что мы пьем сегодня в честь моего отбытия в тарифный отпуск?

Ответом ему был нестройный одобрительный гул. Толстый лысый дядька, которого все уважительно величали Иваном Ильичем, поднялся со своего места и от имени коллектива произнес нечто вроде выдержанной в шутливом тоне напутственной речи. Опорожнив бокалы, собравшиеся с воодушевлением принялись за съестное. Разложенные на нескольких блюдах бутерброды и куски пирога пошли нарасхват. Набрав обороты, застолье покатило своим чередом, когда неожиданно его размеренное течение было самым нахальнейшим образом нарушено.

– Борис Михайлович, – подала вдруг голос сидевшая неподалеку от Бориса молодая смазливая практикантка, одна из тех неугомонных особ женского пола, что не мыслят себя иначе, чем в эпицентре мужского внимания, – можно задать вам вопрос?

Гул голосов несколько притих. Многие с любопытством уставились на бойкую девицу, в том числе и сам Борис.

– Что вас интересует, Верочка? – недоуменно спросил он.

– Это, наверное, нескромно, вторгаться в чужую жизнь, но… – Верочка как бы засомневалась, стоит ли ей продолжать.

– Говорите, Верочка, не стесняйтесь, – Борис прекрасно читал все эти кокетливые ужимки, и потому голос его звучал довольно холодно. Впрочем, Верочку это нисколько не смутило. Она невинно улыбнулась и все с той же напускной наивностью прощебетала:

– Борис Михайлович, у нас в институте многие девочки

интересуются, куда такой человек, как вы, ездит в отпуск. В Сочи, наверное, поедете, да? Или на Канарские острова?

Борис озадаченно уставился в свой стакан.

– Над этим вопросом я еще не задумывался. – Он перевел взгляд обратно на Верочку. – А почему, собственно, вас это так волнует? Знаете, любопытство, как говорится, не порок, но…

Верочка кокетливо захихикала.

– Да-да, я знаю, вы хотите сказать – большое свинство. Вы только, ради Бога, не обижайтесь, но я просто подумала… Вот если бы вы, я говорю, конечно, к примеру, если бы вы были моим мужем, вы бы наверняка на несколько лет вперед знали, где будете отдыхать.

Среди присутствующих послышались смешки. Борис почувствовал досаду, но нахлынувшая было волна раздражения быстро сошла, и ситуация представилась ему уже скорее в комическом свете. Он как бы укоризненно покачал головой и нарочито серьезным голосом произнес:

– Все наоборот, Верочка. В том то ведь и преимущество холостого человека, чтоб никто за него ничего не планировал. Вот, например, просыпаюсь я завтра утром, а тут вдруг въезжает мне в голову идея посетить, ну, скажем, э-э-э… ну, скажем, Ханты-Мансийский национальный округ какой-нибудь. И что же? Первым делом – выуживаю из-под кровати большую дорожную сумку с затертой надписью Adidas на боку. Потом кладу в нее бритву, зубную щетку, надеваю старые выцветшие джинсы и видавшую виды мотоциклетную кожанку, и вот я уже в полном сборе, могу идти, куда хочу, свободный, как ветер.

– И часто вам въезжают в голову подобные идеи? – ехидно поинтересовалась Верочка.

Борис замешкался с ответом. Глянув на Верочку снисходительно, как на малое дитя, не научившееся еще контролировать свою речь и поступки, он неожиданно грустно улыбнулся и после паузы тихо сказал:

– Никогда.

В комнате настойчиво звонил телефон. Было еще очень рано, солнечные лучи, пробиваясь сквозь неплотно задернутые шторы, доходили чуть не до потолка, и назойливое дребезжание телефонного зуммера вносило в этот заповедный утренний час совершенно непереносимый диссонанс.

Борис спросонья соображал туго и потому причину своего пробуждения опознал не сразу. Когда же немного очухался и потянулся к стоявшему на тумбочке телефону, неверным движением руки чуть было не сбросил его на пол.

Чертыхнувшись, Борис поднял трубку и севшим ото сна голосом буркнул:

– Алло.

– Алло, это квартира Бориса Михайловича Квартальникова?

– Да, я Борис Квартальников, что вам нужно? – Борис хотел спать, поэтому даже не пытался скрыть своего раздражения.

– По голосу не узнаешь?

– Вас плохо слышно, – холодно ответил Борис. – Могу лишь предположить, что вы звоните по межгороду.

– Могу предположить… Звоните по межгороду… – нарочито гнусавя, передразнил Бориса голос из трубки. – Я Веня, Веня Губбель. Теперь вспомнил, черт тугоухий?

Наступила пауза, в течение которой лицо Бориса Михайловича претерпевало ряд мимических трансформаций, в которых можно было угадать и радость, и удивление, и Бог его знает что еще.

– Вениамин! – наконец воскликнул он. – Черт тебя побери, откуда ты взялся? Пять лет, понимаешь, ни слуху, ни духу, и нате вам – в шесть утра!