Кто-то оттуда
Шрифт:
– Ладно трепаться, фигня все это.
Сказал – и сам испугался сказанного. Наступила нехорошая тишина. Лешка, еще секунду назад веселый и оживленный, замер, как хищник, почуявший добычу. Не поворачивая головы к сидевшему сбоку от него Веньке, он произнес:
– Не понял, что фигня?
В его голосе звучала угроза.
– То, что ты тут нам наплел, то и фигня, – Вениамин понимал, что нарывается, но остановиться он уже не мог. – Что, думаешь, как здоровый, так ничего тебе и сказать нельзя? А я, между прочим, несколько раз ходил на Черную Дорогу ночью. Ночью! Ни хрена там нет никаких привидений, понял?
Лешка встал, повернулся лицом к Губбелю и начал разминать кисти.
– Я
Ситуация принимала крайне нежелательный оборот, причем не только для Веньки, но и для Бориса. Понятно ведь, что ему опять придется вступаться за дурака, а иметь дело с Лехой Борису совсем не хотелось. Леха был деревенский, из соседнего села, а они, деревенские, составляли в школе очень спаянную кодлу и стояли друг за дружку горой. Стоило одному из них только свистнуть, как мигом собиралась вся честна компания, а дай время – еще и подкрепление из села поднаедет на мотоциклах.
Обложив мысленно Губбеля всеми пришедшими на ум ругательными словами, Борис собрался было уже встрять в назревающую свару, как вдруг чей-то знакомый голос негромко произнес:
– Отставить мордобой.
Сомнений быть не могло – голос принадлежал Василию. В общей дискуссии он не участвовал, стоя в сторонке с полузнакомым типом из соседней школы и обговаривая с ним какие-то их дела.
Василий – это была его кличка, производная от фамилии – Васильев. В классе он занимал ячейку, так сказать, неформального лидера. И занимал не без оснований. Он был умен, ловок, достаточно красноречив, когда хотел. Всегда при деньгах. Говорили, что он фарцует. Во всяком случае, Борис неоднократно видел его в компании с какими-то великовозрастными лбами, некоторые из которых явно уже закончили школу. Помимо всего прочего, говорили еще, что Василий чем-то занимается, правда, как правило, не уточняя, чем именно: может быть, боксом, может быть, чем-то восточным, а может быть и вовсе ничем. В любом случае, несмотря на свои весьма скромные габариты, драться он умел, хотя и не любил, стараясь все проблемы улаживать без мордобоя. Однако, в сколько-нибудь явном заступничестве за слабых он прежде никогда замечен не был, поэтому неожиданное его вмешательство в разгоравшийся между Лехой-мегафоном и Губбелем конфликт подавляющим большинством присутствовавших в сортире воспринималось с нескрываемым любопытством. Правда, были и недовольные. Кто-то, кажется, Стручок, разочарованно заныл:
– Ну че-е-е ты, Василий, пускай себе дерутся, а мы бы посмотрели.
– Избиение младенцев – это не драка, – назидательно изрек Василий, после чего вполне дружелюбно обратился к Мегафону:
– Ладно, Леха, не фраерись. Все ведь и так знают, чо ты у нас бык здоровенный. Ну, набьешь ему морду, а толку с того?
– Сам ты бык, – огрызнулся Леха, но спорить тем не менее не стал, нехотя водрузив свой зад обратно на подоконник. Леха боялся Василия. Когда полгода назад между ними в школьной столовой произошла ссора из-за места в очереди, Василий к концу уроков собрал такое войско, что Лехе не помогли и его деревенские дружки.
– А что касается тебя, – Василий повернулся к Веньке, – расскажи-ка нам поподробнее, о чем это ты тут только что свистел?
Вениамин весь напрягся, насупился.
– Чего свистел, я не свистел. На кой мне свистеть.
– Так ты что же, взаправду ходишь ночью на Черную Дорогу?
– Ну я ж сказал, хожу.
На лице Василия было написано неподдельное удивление. Венька слегка приободрился и добавил:
– Беру с собой нож, у нас дома есть такой длиннющий, мой папаша из армии привез, он там поваром служил, ну так беру этот нож – и нормально, иду с ним в лес. Вот, все.
– Да он лунатик, мужики, –
Однако, никто его не поддержал. Все взгляды были устремлены на Василия.
Получилась непродолжительная пауза. Василий о чем-то размышлял. Наконец, что-то надумав, он глянул в упор на Губбеля и сказал:
– Может быть, конечно, ты и говоришь правду, но ведь знаешь пословицу: доверяй, но проверяй. Вот мы тебя и проверим. Правильно, мужики? – Василий обернулся, как бы испрашивая одобрения общественности.
– Правильно! – одобрительно загудела общественность в лице мужиков.
– Тогда к делу. – Василий достал свой пионерский галстук, находившийся у него, как и у всякого уважающего себя восьмиклассника, в кармане, и помахал им перед носом у оробевшего было Веньки. – Видишь вот это? Сегодня в одиннадцать вечера, когда уже будет темно, ты придешь на торчок, возьмешь у меня этот галстук и почешешь на свою Черную Дорогу. Знаешь, там есть большой засохший дуб, около обрыва, где начинается овраг?
– Знаю.
– Так вот, обвяжешь нижнюю его ветку этим галстуком, понял?
– Понял.
– Тогда все.
Василий развернулся, окликнул своего товарища и направился к выходу, однако в дверях опять остановился, обернулся и произнес:
– Завтра утром, перед уроками, мы пойдем и проверим, все ли ты сделал как надо. И не вздумай пытаться нас обмануть, все равно расколем. Так что смотри…
Он сделал неопределенный жест, который можно было истолковать и как угрозу, и как выражение поддержки, и вышел из сортира.
О том, что было дальше, Борис узнал лишь на следующий день, да и то из вторых рук (к своему другу он так и не подошел). Губбель выполнил условия договора. Он сделал все, как ему было сказано, после чего отношение одноклассников к нему сильно изменилось. Его не то чтобы зауважали, но начали опасаться. Пойди, знай, что способен выкинуть человек, разгуливающий по ночному лесу с заточкой за пазухой.
Что касается Василия, то его, на первый взгляд, странное поведение в сортире не вызывало у Бориса абсолютно никаких иллюзий. Борис был уверен, что, защищая Губбеля, Василий всецело преследовал свои личные интересы, выставляясь покровителем городских от произвола деревенских и зарабатывая себе таким образом среди одноклассников дешевый авторитет.
Кто удивил – так это Венька. Вот по поводу кого действительно были иллюзии, избавление от которых оказалось весьма болезненным. Причем больше всего Бориса поразил не сам факт ночных Венькиных прогулок в гости к покойникам, но то, что прогулки эти совершались в тайне от него, и мало того – в тайне глубочайшей, так что он, Борис, ни разу ни о чем подобном даже и не заподозрил… Как такое понять? Ведь лучший же друг, черт возьми! Единственный друг!! И такая чудовищная скрытность. Свинья!
В течение некоторого времени после инцидента в сортире и связанных с ним перипетий Борис ходил обиженным на Веньку. Потом они постепенно опять сошлись, но какая-то недосказанность в их отношениях тем не менее осталась. Поначалу Борис пытался вызвать Губбеля на откровенный разговор, надеясь понять ту, вторую его натуру, скрытую от посторонних глаз. Это было не досужее любопытство, но участие близкого и сочувствующего человека, и в первую очередь желание помочь освободиться от невысказанного, чтоб не копилось горючей смесью в душе. Но душу свою Губбель упорно держал на замке и угнездившихся в ней демонов наружу не выпускал. Наткнувшись на глухую стену, Борис почувствовал, что дальнейшая настойчивость может привести к разрыву, и отступил, так и не добившись ответа на занимавший его вопрос.