Кто-то, с кем можно бежать
Шрифт:
Она украдкой посмотрела в грубое лицо Песаха и была поражена резким противоречием, которое обнаружила в нём. Его мясистые губы выражали порочность, даже скотство, в изобилии мяса на его лице, в мёртвых глазах был непробиваемый деспотизм, и, вместе с тем, в этом лице была неуклюжая симпатия и неприкрытое стремление считаться "хорошим парнем" и быть всеми любимым и почитаемым. Он встал, похлопал по карманам своих шортов и сказал, что забыл свою пачку в машине, и кто угостит его сигаретой? И моментально со всех сторон посыпались предложения, эта их угодливость вызвала у Тамар отвращение, но тут она вспомнила, как он хлопал руками по карманам, и её сердце забилось: карманы пусты, а в майке-сетке нет карманов. Сейчас или никогда.
Она подождала, пока какой-то счастливый избранник зажёг ему сигарету, и он жадно всосал в себя первый дым. Тогда она встала, громко
Коридор был пуст. На стенах раскачивались тени от одиноко висящей на проводе лампочки. Тамар нажала на ручку. Была уверена, что дверь заперта. Вся эта затея была сплошной авантюрой и не имела шансов. Дверь открылась.
В кабинете Песаха было темно, и она пробиралась на ощупь. Обошла стул, наткнулась на другой, нашла стол. Туда немного просачивался лунный свет. Она открыла верхний ящик. Папки и бумаги заполняли его в большом беспорядке, но Тамар искала красный блокнот. До этого самого вечера она не видела Песаха без него. Быстро шарила, стараясь сохранить определённый порядок в этой неразберихе. Блокнота там не было. Что ты думала. Он, наверно, держит его в потайном поясе, где-то под шортами. Открыла второй ящик. Там были старые кляссеры и блокноты, пачки парковочных талонов из разных городов.
За дверью в коридоре послышались голоса. Там кто-то шёл. Может, двое. Шли быстро. Тамар согнулась и попыталась спрятаться за ящиком. Боже, подумала она, хотя я в тебя и не верю, хотя Тео и будет смеяться надо мной, что в минуту страха я сломалась и позвала тебя, прошу тебя, сделай так, чтобы они сюда не зашли.
– Увидишь, я, в конце концов, уговорю его продать, - она узнала Шишко, - такой клёвый маг я обязан иметь у себя в машине.
– Дашь две тысячи – продаст, - сказал другой голос, незнакомый, - как миленький, продаст, что скажешь, нет? Наверняка продаст!
Они прошли мимо двери и удалились по коридору.
Она подождала ещё немного, совершенно выжатая от ужаса. В нижнем ящике был замок. А что же. Поэтому он и не берёт блокнот с собой. Ему достаточно ключа. Тамар потянула ящик без всякой надежды. Потом с минуту смотрела, не веря своим глазам: первый раз в жизни, думала она, мне так повезло.
Блокнот был там, красный и толстый с исцарапанной обложкой, засаленной пальцами Песаха.
Сначала она ничего не понимала. Листы были заполнены столбцами и строками, сокращениями, именами и цифрами. Она повернула листы к окну, пытаясь уловить ещё немного света. Её взгляд бегал по строчкам, углы рта опускались: это было похоже на код, и она понимала, что у неё нет времени на его расшифровку. Закрыла блокнот. Зажмурилась. Собралась. Открыв глаза, обнаружила, что строки – это названия городов, а столбцы – даты выступлений. Столбцы и строки пересекались, образуя клетки. Кровь стучала у неё в висках, в шее, даже за глазами. Она поискала столбец с сегодняшним числом. Нашла. Дошла до строки "Тель-Авив". В клетке, где они пересекались, обнаружила своё имя. Таким образом, она расшифровала сокращения: П.Д. означало Площадь Дизенгофа, где она выступала утром. А С.Д. было Центром Сюзан Далаль. Блокнот дрожал в её руке. Она постаралась забыть обо всём, что находится за дверью. Обо всех, кто может войти в эту комнату. Только теперь она смогла по-настоящему понять смелость Шая, когда он отважился отсюда позвонить. Или глубину его отчаяния. Это было в десять часов вечера, родителей не было дома, и она чуть не упала в обморок, услышав его голос впервые за такой долгий срок. Он говорил сдавленным голосом, возбуждённо. Рассказывал про какую-то аварию, в которую он попал, трудно было понять его речь. Умолял, чтобы пришли его забрать, спасти, только не впутывая полицию, если приведут полицию, ему конец. Она тогда сидела на кухне, это было накануне контрольной по тригонометрии, и она не сразу поняла, что он говорит. Его голос был другим, совершенно изменились мелодия и ритм. Он был чужой. Он сказал, что это ужасное место, вроде тюрьмы, что все остальные здесь наполовину свободны, только у него пожизненное заключение, и, не переводя дыхания, попросил, чтобы она извинилась за него перед папой, и сказал, что драка была вызвана минутным помешательством, а босс здесь, сказал он, такой, что я полгода не мог решить, дьявол он или ангел, что-то смешанное, совершенно ненормальное...
И, пока он говорил, она услышала скрип двери позади него. Она дома на кухне услышала, а Шай здесь не слышал. Он сказал ещё несколько слов, потом замолчал, начал глубоко и часто дышать и забормотал "Нет, нет... нет...", после этого она услышала другой голос, нечеловеческий, будто рычание хищника в прыжке, что-то, поднимающееся из самых внутренностей, и тогда начались удары, один за другим, как мешок с песком об стену. Раз и ещё раз, и крик, и завывание, в первое мгновение показавшееся ей звериным.
Отсюда, из этой комнаты.
Только не думать об этом. Пролистала дальше. Проверить следующие дни. Искала строки, где было написано "Иерусалим". Потом в этих строках искала своё имя и его. Не находила, не находила. Сверху донёсся звон вилок и ложек. Там начали убирать. У неё есть ещё минута-полторы. Её палец бежал по дням. Остановился на ближайшем воскресенье. Только её имя было в строке Иерусалима. Шай был в Тверии. Палец пронёсся по всей строке. Упёрся в следующую пятницу. Её глаза расширились: его имя и её, одно возле другого. Шай будет выступать в месте, обозначенном П.М., а она направляется в С.П., оба выступления между десятью и одиннадцатью часами утра. Она закрыла блокнот и положила в ящик, минуту стояла, дрожа всем телом: через девять дней. Неделя и два дня. Он будет на площадке "Машбира", она – на Сионской площади. Расстояние в несколько сотен метров. Как ей устроить их встречу. Ей это в жизни не удастся. Она вытащит его отсюда через девять дней.
Сейчас уходи, кричали все её чувства. Не меньше пяти минут прошло с тех пор, как она вышла из столовой, и её тарелка осталась на столе, Песах может послать кого-то её искать. Но она ещё не всё сделала. Подбежала к двери, приоткрыла и выглянула. Коридор был пуст. Голая лампочка раскачивалась, рассыпая мутные жёлтые тени. Тамар тихо закрыла дверь и вернулась в комнату, к столу, к телефону. Её пальцы так дрожали, что она не смогла правильно набрать номер. Набрала ещё раз. Где-то зазвонил телефон. Только бы она была дома, умоляла Тамар изо всех сил, только бы она была дома.
Лея взяла трубку. Её голос был решительным и бодрым, как будто она стояла и ждала звонка.
– Лея... – прошептала Тамар.
– Тами, мами! Где ты, девочка, как ты? Приехать?
– Лея, не сейчас. Слушай: в следующий четверг от десяти до одиннадцати, жди с машиной...
– Подожди, не так быстро. Я должна записать...
– Нет, некогда. Запомни: в следующий четверг.
– От десяти до одиннадцати. Куда мне приехать?
– Куда? Постой... – жёлтый Леин "Жук" возник перед её глазами. Она пыталась мысленно увидеть маленькие улочки в центре города. Она не знала, по какой из них разрешён проезд транспорта, на какой одностороннее движение, и какое место будет ближе всего к Шаю, чтобы ему не пришлось слишком далеко бежать.
– Тамар? Ты где?
– Я думаю. Одну минутку.
– Можно тебе что-то сказать, пока ты думаешь?
– Я так рада слышать тебя, Лея, - задохнулась она.
– А я здесь ногти грызу. Уже почти три недели тебя не видно и не слышно! Нойка меня мучает, где мами, где мами, только скажи, родная моя, тебе удалось? Ты попала туда?
– Лея, я должна кончать. – В коридоре послышались шаги. Она бросила трубку и свернулась в маленький испуганный комок позади стола. Подождала ещё несколько ударов сердца. Полная тишина. Наверно, эти звуки ей только показались от страха. По крайней мере, сумела передать сообщение Лее. Теперь нужно выбраться отсюда.
Подкравшись на цыпочках к двери, она испытала непреодолимый порыв позвонить ещё кому-то. Это было глупо, совершенно ненужный слалом между логикой и безрассудством; но желание поговорить ещё с кем-то из прошлой жизни загорелось в ней. Она уже была у двери, держалась за ручку, и остановилась, разрываясь. Нужно уходить отсюда. Кому позвонить? Родителям? Пока нельзя. Разговор с ними сломает её. Идан и Ади сейчас в Турине, а даже, если бы и вернулись, о чём можно с ними говорить. Кто остался. Алина и Тео. Алина или Тео? Как лунатик, она направилась к телефону. Лея, Алина и Тео. Три её подруги. Три её мамы. "Тео – мама ума, - написала она как-то в дневнике, - Лея – сердца, а Алина – голоса". Бессознательно подняла трубку. В её ушах дико выла сирена, но она не могла противиться своему желанию. Разговор с Леей моментально пробудил в ней всё, что она заталкивала и хоронила глубоко внутри себя в течение этих недель, и Тамар была захвачена и омыта воспоминаниями о другой своей жизни, об обыденности, свободе и простоте, и как можно делать всё, не думая семь раз о том, не проверяют ли тебя, не следят ли, и как можно говорить всё, что приходит в голову. Как во сне, будто одурманенная, которая отчаянно нуждается в тепле, в любви, она набрала ещё один номер.