Кто-то в моей могиле
Шрифт:
— Что?
— Хватит дурью заниматься! Оставь обои в покое.
— Но так ведь красивее.
— Конечно, конечно. Но я хочу, чтобы ты меня выслушала. Ты меня слушаешь?
— Да.
— Я приехал в ваш город, чтобы повидать Джима Харкера. — Он наклонился к ней и отчетливо повторил это имя: — Джима Харкера.
— Ну и что?
— Ты ведь его помнишь?
— Никогда о нем не слышала прежде.
— Подумай!
Она нахмурилась, густые брови почти сошлись, напоминая двух изготовившихся к схватке пушистых зверьков.
— Когда
Крохотное это слово полностью разрушило ее творческое настроение, убило веселье. Она отвернулась от стены и принялась стирать бумажной салфеткой грязь с ладоней. Закончив, она смяла салфетку в комок и швырнула на пол со вздохом горечи и отчаяния — ее попытка сделать мир красивее не удалась.
Помрачневший бармен вышел из-за стойки и подошел к их столику. Можно было подумать, что сейчас он сделает ей выговор за беспорядок. Но вместо этого он сказал:
— Только что звонила миссис Брустер, интересовалась, нет ли тебя здесь.
На лице Хуаниты мгновенно появилось выражение полнейшего равнодушия — верный признак того, что ей любопытно:
— И что ты ей сказал?
— Я сказал, что приму ее просьбу во внимание и, если только ты появишься, обязательно попрошу позвонить ей. О чем я тебе и сообщаю.
— Спасибо, — сказала Хуанита, не двигаясь с места.
— Ты собираешься звонить?
— Чтобы она пошла и настучала моей мамаше? Я что, дура, по-твоему?
— Тебе лучше ей позвонить, — упрямо твердил бармен. — Она в «Веладе».
— Ну и что? Она в «Веладе», а я в этой дыре. Как, кстати, ее называют?
— «Эль Параисо».
— Рай, стало быть? Ну, умора! Слушай, Фостер, вот так умора — ты и я, мы оба чужие в этом уголке Рая.
Бармен повернулся к Филдингу. Веко его в раздражении подергивалось:
— Если ты ее приятель, объясни ей получше, что миссис Брустер надо позвонить. Ее искала там пара парней, в «Веладе». Один из них — частный детектив.
Детектив, вяло подумал Филдинг. Значит, и Пината в этом замешан.
Особенно он даже не удивился. Догадывался с того самого момента, когда письмо Дэйзи ему доставили на адрес склада. Она никак не могла узнать его адрес, только через Пинату. Ясно, что Пината разыскивал Хуаниту — Дэйзи наняла его именно для этого. Но как во все это вписывается Камилла? Насколько Филдинг знал, это имя даже не упоминалось в присутствии Дэйзи, она просто не подозревала о существовании этого человека.
Он вдруг догадался, что Хуанита и бармен смотрят на него, точно ждут какого-то ответа, а он не слышал адресованного ему вопроса.
— Ну? — повторил бармен.
— Что «ну»?
— Знаешь какого-нибудь частного детектива у нас в городе?
— Откуда?
— Очень странно. Он ведь и тебя искал.
— С
Хуанита громко закричала, что она тоже ничего не сделала, но ни один из ее собеседников не обратил на нее внимание.
Филдинг искоса посмотрел на бармена, похоже, ему составляло немало труда сфокусировать взгляд.
— Ты говорил, в «Веладу» приходили двое. Кто второй?
— Понятия не имею.
— Легавый?
— Если бы легавый, миссис Брустер об этом обязательно бы упомянула. Она сказала только: здоровый мужик, светловолосый и вел себя как-то странно. Нервный какой-то. Знаешь кого-нибудь такого?
— Конечно. Уйму. — «Одного точно знаю, — подумал Филдинг. — Правда, когда я видел его в Чикаго в последний раз, он не нервничал. Теперь у него есть из-за чего беспокоиться». — Даже кое-кто из моих лучших друзей порой нервничает.
— Верю, верю. — Бармен бросил на Хуаниту быстрый взгляд. — Я пошел обратно за стойку. Не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Как только он отошел, Хуанита перегнулась через стол и доверительно зашептала:
— Я не думаю, что меня ищет какой-то детектив или блондин этот, здоровый. Чего ради им меня искать?
— Может, у них есть к тебе вопросы.
— Какие еще вопросы?
Филдинг на секунду задумался. Ему очень хотелось помочь этой девочке, чем-то она напоминала ему Дэйзи. Получалось, что судьба самым чудовищным образом определила их обеих своими жертвами — Дэйзи и Хуаниту, хотя они никогда не встречались и, возможно, не встретятся, несмотря на то что имели так много общего друг с другом. Ему было жаль их обеих. Однако чувство жалости, как и чувство любви, и даже чувство ненависти, отличалось у Филдинга большой изменчивостью: оно очень сильно зависело от погоды — таяло летом, замерзало зимой, улетало при сильном ветре и вообще сохранялось в его душе каким-то чудом.
Доказательством этого чуда стали слова, слетевшие с его губ:
— О Поле.
— О каком Поле?
— О твоем сыне.
— С какой стати они будут спрашивать меня о Поле? Он слишком мал, чтобы ввязаться в какое-то серьезное дело, ему еще нет четырех. Самое страшное, на что он способен, — разбить окно или украсть какой-нибудь пустяк.
— Девочка, не будь наивной.
— Что значит наивной?
— Невинной.
Глаза Хуаниты широко распахнулись от ярости:
— Я вовсе не невинна. Может, я и глупа, но не невинна!
— Ладно, ладно. Брось.
— Я не собираюсь ничего бросать! Я хочу знать, с какой стати эти люди совершенно неожиданно начинают интересоваться моими детьми!
— Не всеми. Только Полем.
— Почему?
— Думаю, они пытаются выяснить, кто его отец.
— Пошли вы все к черту! — закричала Хуанита. — Какое им до этого дело?
— На этот вопрос у меня ответа нет.
— Тебя вообще-то тоже не касается, но я скажу. Так случилось, что я в то время была замужем. У меня муж был.