Кто-то в моей могиле
Шрифт:
— И он оставил эти деньги тебе?
— Моей матери, поскольку она его сестра. Каждый месяц она получает от адвоката чек, в один и тот же срок, как часы, из этого, ну, как его, специального фонда.
— А сама-то ты видела эти чеки?
— Я видела деньги. Моя мать посылала мне каждый месяц, чтобы было чем кормить детей. Двести долларов, — с гордостью добавила она. — Так что если ты думаешь, что я должна работать в такой дыре, как «Велада», то очень заблуждаешься. Я занимаюсь этим для развлечения. Быть официанткой все же веселее, чем сидеть дома с выводком детей.
С каждой минутой история становилась
«Но это же безумие, — подумал он. — Ведь это она получает деньги. Она сама призналась в этом».
— А как зовут адвоката? — поинтересовался Филдинг.
— Какого адвоката?
— Того, который посылает деньги.
— С какой стати я стану тебе говорить?
— Ну, мы же друзья. Разве нет?
— Не знаю, друзья мы или нет, — Хуанита пожала плечами. — Ты задаешь слишком много вопросов.
— Только потому, что мне небезразлична твоя судьба.
— Слишком многим она небезразлична, только толку никакого. Впрочем, я все равно не знаю, как его зовут.
— А живет он в этом городе?
— Ты глухой или как? Я же сказала уже: я ни разу не видела чеки и не знаю этого адвоката. Моя мамаша сама каждый месяц посылала мне деньги из фонда, созданного моим дядей.
— Этот твой дядя, а как он умер?
— Его убили.
— Что значит «убили»?
Хуанита зевнула, но слишком широко и громко, чтобы зевок показался естественным:
— С чего это тебя потянуло на разговор о старом покойном дядюшке?
— Старые покойные дядюшки меня очень интересуют, особенно когда они богаты.
— Тебе там ничего не обломится.
— Догадываюсь. Мне просто любопытно. Так как же он умер?
— Он попал в автомобильную катастрофу в Нью-Мексико четыре года назад. — Хуанита пыталась сделать вид, что эта тема ей совершенно неинтересна, и с преувеличенным вниманием принялась разглядывать цветы на обоях. Но Филдингу почему-то казалось, что и ее страшно занимает и озадачивает предмет их беседы. В действительности она, похоже, не прочь поболтать об этом, несмотря на деланное равнодушие. — Он погиб прямо перед тем, как священник должен был его причастить. Поэтому моя мамаша постоянно за него молится и жжет свечки, чтобы он попал на небо. Ты же видел свечку?
— Конечно.
— Очень смешно. Она так заботится о брате, которого до этого десятки лет не видела. Можно подумать, она ему как-то насолила, а теперь пытается искупить вину.
— Ну, если б она ему насолила, вряд ли он стал бы оставлять ей свои деньги.
— Может, он про это не знал. — Она наклонилась и стала обводить острым ногтем одну из роз на обоях. На грязной бумаге остался глубокий
Филдинг подумал, что тот о сестре тоже не вспоминал. Один-единственный раз, перед самой смертью:
«— Перед тем как я пойду, хочу повидаться со своей сестрой Филоменой. — Ты не можешь этого сделать, Кудряш. — Я хочу, чтобы она за меня молилась, она хорошая женщина. — Ты просто рехнулся, если собираешься сейчас с кем-нибудь встречаться. Слишком опасно. — Нет, я должен с ней попрощаться». В это время у него не хватило бы сил даже на то, чтобы попрощаться. Какие уж тут деньги.
— Он оставил завещание? — поинтересовался Филдинг.
— Никогда не видела, но она говорит, что оставил.
— Ты ей не веришь?
— Не знаю.
— Когда ты впервые об этом узнала?
— За день до рождения Поля она вдруг сказала, что дядя Карл умер и оставил завещание. Если я выполню определенные условия, то буду получать каждый месяц двести долларов.
— Что значит «определенные условия»?
— Во-первых, я должна была уехать из города и рожать в Лос-Анджелесе. Полное сумасшествие. Он заинтересовался моим сыночком, хотя прежде не прислал никому ни одного подарка к Рождеству. Когда я спросила об этом мать, она сказала, мол, дядя Карл хотел, чтобы ребенок родился в Лос-Анджелесе, поскольку сам там родился. Сантименты чистой воды.
Филдинг вспомнил, что Карлос родился в Аризоне. Он говорил ему об этом, должно быть, десятки раз — Флагстафф, штат Аризона. И уж он-то знал лучше всех, что умер тот не в автомобильной катастрофе в Нью-Мексико, а здесь, в этом городишке, примерно в километре отсюда с собственным ножом между ребрами.
Так что в рассказе девчушки точным был только один факт: Камилла умер без последнего причастия.
— Подозреваю, он был очень сентиментальным, — продолжала Хуанита. — Моя мамаша тоже. Очень смешно. Я жила в Лос-Анджелесе, все шло отлично, но вдруг ей стукнуло в голову, что она хочет видеть меня и детей. Она написала в письме, мол, очень постарела, одинока, у нее слабое сердце, очень хочет, чтобы мы пожили у нее какое-то время. Джо как раз остался без работы, и приглашение оказалось как раз ко времени. Наверное, я тоже тогда помешалась. Не прошло и часа после приезда, как она уже орала на меня, а я на нее. Вот так. Она хочет, чтобы я была поблизости и одновременно подальше от нее. Но ведь так быть не может. Одно из двух. Ладно, теперь-то я собираюсь решить этот вопрос раз и навсегда. Уеду из города и больше не вернусь.
— Не знаю, удастся ли тебе уехать.
— А что такое?
— Будь поаккуратнее.
— Почему? Что мне угрожает?
Все. Разные люди. — Ему вдруг захотелось рассказать ей всю правду, по крайней мере то, что он знал. Но доверять ей Филдинг не мог, не был уверен, что она не проболтается кому-нибудь. Если же Хуанита примется болтать в присутствии тех, кто опасен, то сама окажется под угрозой и его поставит под удар. Может, она уже в опасности, только не чувствует. Его спутница по-прежнему увлеченно обводила ногтем розы на грязных обоях и настолько погрузилась в свое занятие, что по сосредоточенности напоминала художника или ребенка. — Будь любезна, прервись на секундочку, — попросил Филдинг.