Кубанский шлях
Шрифт:
– А известно вам, что древа, травы - живые. Они, как и люди, испытывают боль и радость, отвечают добром на добро, помогают человеку стать лучше, чище. Но горе тем, кто придёт к древу со злом, много случаев было, когда Бог наказывал за сие.
– Поведай, дядька Терентий, историю какую-нибудь?
– попросил Степан.
– А что ж, и расскажу. Много случаев разных знаю. Давным-давно в моих краях это было: рос на одной поляне старый дуб. И что интересно, если кто-нибудь осмеливался рубануть его топором, с тем непременно случалось несчастье. Когда
Ещё случай: в Пензенской земле, около города Троицка, росла священная липа, которую в народе называли "Исколена", потому что выросла она из колена жестоко убитой на этом месте девушки. К этой липе приходили больные, и оно исцеляло многих. Начальники решили срубить священное дерево. Но пригнанный к липе с топорами народ рубить липу не захотел. Тогда за дело взялись сами начальники. Но при первом же ударе топора из-под коры дерева брызнула кровь и ослепила их. По совету старушки-ведуньи ослепшие попросили прощенья у оскорблённого ими дерева и тогда прозрели. Чем не чудо?
А ведаете, что самыми священными считаются старые деревья, с наростами, дуплами, выступающими из-под земли корнями или расщепленными стволами, а также с двумя и тремя стволами, выросшими из одного корня? Между стволами таких деревьев пролезали больные, протаскивали больных детей. И все здравы становились. Или перед большим делом загадывали наудачу - и помогало.
Фрол замер. Именно в таком дубе он обнаружил сокровища! Значит, дуб-то был священный! И возможно то, что он остался жив в своих странствиях не случайно - дуб помог ему.
4.В станице
Этой ночью Степану спалось ещё лучше, чем предыдущей. Помолившись, как обычно, он вытянулся на лавке, закрыл глаза, и сразу же погрузился в мечты о новой, счастливой жизни. Заснул он скоро, но и утром вчерашнее настроение продолжало оставаться, и оно подталкивало к действиям.
Марте, как и обещал Агафон, стало легче. Кряхтя и охая, она слезла с печи и села вместе со всеми за стол.
Это была маленькая, беленькая женщина, похожая на сдобную булку. Говорила она мало, в основном, слушала, во всём соглашаясь с мужем. Из разговора товарищи узнали, что Марта - литовка, сирота. Её дальние родственники не давали согласие на брак с крестьянином, хотя и вольным, но православным, они говорили, что он околдовал её.
– Может и так, только я хотела быть околдованной, - улыбнулась Марта, - и ослушалась их.
Молодые люди, вынужденные бежать, устремились на Юг. Много дорог было пройдено, пока они не оказались на берегу Кубани, здесь родилась Катерина.
– Больше детей Бог не дал, - вздохнул Терентий.
– На всё воля Божья, - отозвалась Марта.
Однако Фрол нетерпеливо ёрзал на месте, стараясь вставить своё слово, чтобы изменить русло разговора. Наконец, собеседники перешли к сегодняшним делам.
– Дядька Терентий, пойдём в станицу, к вашему атаману, -
– Погодим маленько, завтра отправимся - кобыла жеребая прихворнула, посмотреть надобно.
После завтрака Терентий показал своё хозяйство. В хлеву стояли две коровы с телёнком. За перегородкой развалилась на соломе пара волов. Овцы, козы, свиньи.... И в конюшне имелся десяток лошадей. На птичьем дворе требовали корма утки и куры. Пока Терентий колдовал над кобылой, что-то нашёптывая и гладя по круглым бокам, Степан и Фрол дивились круторогим волам.
– Как вы, втроём, управляетесь с таким хозяйством?
– удивился Фрол.
– Привыкли, - отозвался Терентий, - крестьянину без этого нельзя.
– Вот и у меня всё это будет, - уверенно произнёс Степан.
На следующее утро они отправились станицу, верхом. Жёг мороз, хлестал ветер. Но благо - ехать недалеко. Вскоре всадникам показалась вышка со сторожевым казаком, укутанным в огромный тулуп. Лица его рассмотреть было невозможно из-за башлыка, натянутого на лоб по самые глаза.
Станица была обнесена глубоким рвом, валом и тыном ещё со времён некрасовских казаков, но кое-где виднелись новые тынины. Вероятно, здесь следили за целостностью ограды. В самом селении было спокойно и безлюдно. Низкие глинобитные хатки, укрытые снегом, распознавались только по дыму из труб да натоптанным базкам.
На станичной площади, майдане, разместились станичное правление - обыкновенная хата, но под черепицей, и лавка. Атаман Пётр Максимович Чернецов, смуглый, горбоносый сотник с быстрым взглядом узких глаз, стремительно шагнул в правление, где его ждал казначей, старший урядник Афанасий Бычков. Вскоре к ним присоединился писарь Фёдор Лютиков.
– Ну, что, братья-казаки, пора молодых ставить на крыло. Скольки у нас в этом году малолетков, Афанасий?
– строго спросил Чернецов, глядя на казначея.
– Восемь с половиной, считая Петьку-хромого, - хмыкнул Лютиков.
– Не шуткуй, Фёдор! Казаков, кто в силе, у нас и полсотни не насчитывается, думал, в сей год добрая прибавка будеть молодняка.
– А что поделаешь, Пётр Максимович? Девки рождались той год. Энтих много. Но под ружжо их не поставишь, на коня не посодишь: усе замужние, а то и обдетилися, - откликнулся Бычков.
– А бессарабы Колька с Митькой? Здоровые бугаи. Скольки им лет?
– Кольке шишнадцать, Митьке пятнадцать.
– Да, - вздохнул, атаман - подранки. Выходить, и десятка не набирается молодых.
– Так и станица - скольки дворов, - встрянул Лютиков.
– А энтих, новых, что у Терентия, вы видели?
– Я видел, Пётр Максимович, - подтвердил Бычков, - молодые, крепкие. Прямо рвутся в бой. Один чёрный такой, похожий на цыгана, так и говорить: хочу в казаки записаться. Другой - агудал, кулаки по пуду. А третий - дохтур, постарше, худюшший. Ему не саблю, а байдик в руки.
Атаман задумался, потом проговорил: